Бесконечное землетрясение - Эван Дара

Через несколько секунд он там, рядом с Пласидо. Пласидо поворачивается, и он падает. Всего один толчок Q2, и он проваливается в очередное, очередное унижение.

— Сэм, — говорит Пласидо. — Что…

Пласидо приседает, кладет руку ему на плечо. Потом сует другую руку ему под мышку и помогает встать, принять вертикальное положение. Он шатается и проваливается в образующиеся под ногами пустоты, но стоит. А рядом с ним стоит Пласидо, прочная колонна.

— Сэм… в чем дело? — Пласидо тянется к нему. Приглаживает взъерошенные волосы, убирает влажные пряди со лба. — Скажи мне, дружище, — говорит он.

Он не может выдавить ни слова. Не может показать свою каппу. Она грязная, достойная порицания. Заляпанная его сочащейся, достойной порицания кровью. Обильные слезы скользят поверх клейкой пленки пота, капают на землю.

— Сэм, что случилось?

Он смотрит на плечи Пласидо, не может сдержаться, падает в его объятия. Обхватывает Пласидо своими покрытыми мерзостью руками, прижимает к себе. Грудью и животом он чувствует сильное тело Пласидо, упругость его мышц, его тепло. Сейчас он плачет не стыдясь.

Он прижимает Пласидо к себе, вплотную, мгновение за мгновением, стискивает сильно и крепко. Потом он чувствует что-то еще. В руках и верхней части тела он ощущает толчки, сдвиги. Дрожь, новую для себя. От этого он испытывает стыд: он так потерян и хрупок, что ощущает какой-то новый, аномальный, спазматический озноб. Он обнимает Пласидо сильнее, полнее, пытаясь избавиться от стыда, отжать его из себя. Кладет щеку на грудь Пласидо, прижимает его к себе как можно сильнее. Потом осознает, что новый, другой трепет исходит от Пласидо. Пласидо дрожит сам по себе, то ли охваченный лихорадкой, то ли порождающий ее.

Он отрывается от Пласидо, делает шаг назад. Смотрит на него широко раскрытыми глазами. Он не видит, как Пласидо дрожит. По он почувствовал это. Почувствовал всем телом. Он отступает еще на шаг Потом еще. Его трясет. Вот откуда это проистекает, говорит он себе. Устойчивость Пласидо, его непоколебимость. Она порождена тем другим движением, внутренним трепетом, который каким-то образом нивелирует сотрясения земли. Нейтрализует грубое хищничество острова, его бесчеловечное Q.

От этого осознания из груди вырывается удивленный вздох. Он делает еще один шаг назад. Это невидимое контрсотрясение делает Пласидо таким, какой он есть. Тем, что он есть. Невозмутимым, невосприимчивым. Держащимся прямо. Крепко стоящим на ногах. Он смотрит Пласидо в глаза, потом поворачивается, вытирает слезы, бежит. Пиная куски дерна и мелкие камни на тесной тропе, движется в противоположном от Тисины направлении.

Он утекает. Он несется, он выбрасывает руки вперед, чтобы увеличить скорость, он встает, неважно, он продолжает путь. Он бежит, чувствует на лице, груди, бедрах ветер, который не приносит прохлады, пока он не стремится к этому сознательно.

Он знает направление только в общих чертах, но сейчас ему не нужно направление. Ему нужно только двигаться вперед. Есть достаточно стрелок, дорожных знаков, защитных ограждений, указывающих путь к Карьерам, чтобы любой спотыкающийся в любую сторону по этой уродующейся сельской местности рано или поздно пришел куда-нибудь.

Он спотыкается о притаившийся во мху каменный уступ, растягивается ничком на твердой земле. Падение вышибает из легких воздух, подъем ступни вспыхивает саднящей болью. Он встает, устремляется дальше. Тропа спрямляется, острые ветви кустов и деревьев вонзаются в него, колют, препятствуют ему, потом дорога расширяется, и пролетающая мимо птица врезается ему в висок. Шварк и визг, порыв воздуха — птица снова взмахивает крыльями и летит дальше.

И он тоже так сделает. Он не знает другой необходимости, кроме как идти вперед. Он отскакивает с тропы в заросли кустов, хлещущих лиан, он загораживается поднятыми руками от их натиска, но ветки все равно впиваются в него, рвут ему лицо, и плечи, и грудь. Пригибая голову и замахиваясь на воздух, он направляется к облаку молочного света, высоко поднимает ноги, чтоб переступать через упавшие ветви и стебли и лучше следить за вихлявыми рывками своих опорок.

Вскоре он возвращается на голую земляную тропу, не зная, та ли это, с которой он свернул, и в какую сторону он по ней идет. Он бежит одышливо и быстро, пока тропа не заканчивается, он оказывается на краю лощины, где определить направление еще труднее. Он видит, где солнце, как падают тени, но утрачивает понимание того, что значит эта геометрия. Он стремится дальше, через зеленый вытянутый луг, пересекает длинный свиток слоновьей кожи, в прошлом бывший асфальтовой дорогой, при падении чувствует, как потоки воздуха становятся холоднее. Когда он на ногах, правая лодыжка теперь сдавливается с каждым шагом, скулит, он чувствует в ней новую слабость, знает, что ее эластичные жилы рвутся.

Он бежит дальше, безбрежное небо расстилается над ним и ничего не делает. Он падает на спину — это плохо: он натренировался заваливаться вперед, чтобы приносить в жертву хрупкому черепу свои колени, — и в палете вниз у него сводит шею, прежде чем лопатки жестоко ударяются о землю. Зато голова только задевает край булыжника, он говорит себе, что, значит, острый спазм в шее стоил того, и верит в это. Вставая, он замечает внутреннюю дрожь, не может унять ее, она длится несколько секунд, потом проходит.

Он ступает на поле, заваленное тушами животных, макабрическая фантасмагория: кошки с открытыми пастями, ежи, опоссумы, вепри, утыканные черными игольчатыми волосами, бурые дворняги, бродячие и в ошейниках. Шагая, он высоко поднимает колени, старается ставить ноги между мертвыми шевелящимися животными. Подскакивает, наступив на шкуру или кость, внутри что-то надламывается, когда он слышит хруст или треск. Он рвет подошву левого опорка, к своему ужасу, видимо, о зуб животного, цепляется за него, и ступня чувствует воздух, потом влагу. Он надеется, что это всего лишь влага земли, а не кровь, не его кровь. Камушек, попавший в опорок, причиняет ему жгучую боль, каждый шаг горячо язвит и вызывает содрогание, не дай бог проколет кожу. Камень болтается вдоль упругих подушечек стопы, застревает где-то в уголке плоти, он мчится дальше.

Несется вперед, правая нога сдается, он бессильно падает на правое калено, поднимается, не прерывая шага. Пинает слизня, сталкивая с его влажной неторопливой дорожки, всхлипывает, увидев его отброшенным, оскорбленным.

Потом перед ним берег реки, он спускается в русло, высоко задирая колени, как будто собирается брызгать водой, но воды нет, только кисель оставшегося ила. Он оскальзывается на листе дерева, встает, спускается. Ступив в живую ленту потока, он пробирается по бурой воде, не