Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

— Я вижу, — сказал Мистер Кинтана. — А ты ещё и удивляешься, почему я говорю всегда говорю тебе и Данте, какой ты очаровательный.

— Нам ведь не обязательно входить, Мистер Кинтана?

Он ухмылялся от уха до уха. — Знаешь, Ари, ты поступаешь ужасно по-взрослому.

— Ну, это происходит с лучшими из нас.

Он склонил голову на бок. — Правильно говоришь. Он провёл меня к обеденному столу, которым они никогда не пользовались. Я поместил на его середину цветы. — Соледад, иди посмотри на это.

Миссис Кинтана была в фартуке и, видимо, долгое время была на кухне. — От тебя, Ари?

Я вроде как просто пожал плечами.

Она поцеловала меня в щёку. — Когда-нибудь, — сказала она, а затем подмигнула, — ты осчастливишь какого-то мужчину.

Я не знал, стоило ли мне смеяться — но я посмеялся. И потом я сказал, как идиот, — Это, наверное, шутка, да?

Её улыбка. Я думаю, подходящим словом было бы слово — сияющая. Может быть, вокруг женщин, которые ждут ребёнка, образуется гало. Каким-то образом беременность Миссис Кинтана превратила её в девочку. Это было мило. Но я надеялся, что прежняя Миссис Кинтана однажды вернётся.

Я наблюдал, как моя мать пекла пироги. Пироги с яблоками и орехами пекан уже были в духовке. Она всегда делала вишнёвый пирог для моего отца — потому что он был равнодушен к тыквенному. И все любили пирог с орехами пекан. Я был просто помешан на тыквенном пироге. Я его обожал.

— Почему ты просто не закажешь их в пекарне?

— Когда это я вообще хоть что-то заказывала в пекарне? Я даже торты на дни рождения не заказываю.

— Но ведь это много работы.

— Но только если ты не любишь печь. Это часть всего праздника.

— Правда?

— Да. Абсолютная. А знаешь, кто научил меня печь лучшие пироги?

— Кто? Твоя мама?

— Не-а.

— Тётя Офелия?

— Твоя тётя Офелия однажды спалила замороженный яблочный пирог. Но на самом деле это был единичный случай.

— Ну, тогда кто?

— Миссис Альвидрес.

— Миссис Альвидрес? Она?

— Да, она.

— Не шутишь?

— Не шучу.

Ужин не очень-то был похож на ужин. Мы все в один день собрались у Кинтана. Когда мы подошли к их входной двери, Миссис Кинтана сказала, — У меня были схватки.

— О, нет, — сказала моя мама. — Мы должны отменить ужин.

— Не глупи — это наверняка просто ложные схватки. Она не выглядела особо взволнованной. Затем на её лице отразилась боль, она немного нагнулась и глубоко вдохнула, затем ещё раз. Моя мама взяла её за руку и помогла ей дойти до гостинной и присесть. И потом Миссис Кинтана улыбнулась. — Всё прошло. Мне намного лучше.

— Как давно у тебя эти схватки?

— Периодически сейчас и почти всю ночь. Но они непостоянные. И я думаю сейчас ещё не время. Мистер Кинтана налил моим родителям по бокалу вина. Он и Миссис Ортега уже во всю наслаждались своим красным вином.

— Мне кажется, у тебя сегодня начнутся роды. Миссис Ортега выглядела обеспокоенной.

— Давайте хорошо проведём день Благодарения. сказала Миссис Кинтана.

— Она полностью настоит на том, чтобы поесть, прежде чем отправиться в больницу. Нам с Данте уже надоело её уговаривать. Мистер Кинтана помотал головой. — Иногда Данте любит пытаться сделать что-то безнадёжное.

Миссис Кинтана простонала от боли, пока делала вдохи, затем ещё, и ещё. Потом с ней, похоже, снова всё стало нормально. — Ну, возможно, я и вообще не успею к ужину. Она рассмеялась. — Мне было двадцать два, когда у меня родился Данте. И вот снова то же самое, спустя семнадцать лет.

И вдруг её глаза широко раскрылись и она схватилась за живот. Сквозь тяжёлое дыхание она прошептала, — Сэм, думаю, сейчас подходящее время, чтобы поехать в больницу. И она рассмеялась. — О, Сэм. У тебя то же самое выражение паники на лице, как и тогда, когда Данте должен был появиться на свет.

— Я поведу. сказал мой отец.

Семнадцать

В ЧЕТВЕРГ, 24 НОЯБРЯ, 1988 ГОДА, в 10:43 вечера, появился на свет Софокл Бартоломью Квинтана в Мемориальном Госпитале Провиденса в Эль Пасо, Техас. Следующим утром я смотрел на то, как его старший брат держит его на руках со слезами на глазах. — Это мальчик, Ари. Это мальчик. И я знал, о чём он думал. И он будет натуралом. Он подарит моим родителям внуков, которых я никогда не смогу им дать.

Влияет ли то, что мы геи на наши головы и наши сердца?

— Ари, — сказал Данте. — Софокл хочет, чтобы ты его подержал.

— О, правда? — сказал я.

Данте передал мне своего брата-младенца — осторожно. Миссис Квинтана сказала, — Так мило, что ты с ним так осторожен. Но, знаешь ли, он ведь не сломается. Просто расслабься.

Данте закатил глаза на свою мать. — Теперь у нас появилась новая тема для разногласий, Мама.

— Дождись, когда я научу тебя менять подгузники.

— Я на это не подписывался.

— А тебе и не нужно подписываться. Тебя уже завербовали.

Мне очень нравилось, как Данте и его мама ладили друг с другом. Пока я держал Софокла на руках, я смотрел в его тёмные глаза. Он выглядел таким же мудрым, как и его имя.

— У тебя талант, Ари, — сказала Миссис Квинтана.

Я улыбнулся, а потом рассмеялся.

— Что в этом смешного?

— Я просто думал о поэме, которую я знаю от Данте. «В мире столько вещей на просторах Земли. Нам бы всем быть счастливыми как короли.»[6]

— Данте знает эту поэму от меня.

— Да?

— Ну конечно. Держу пари, ты думал, что он знает её от своего отца.

— Наверное, да.

— Ты знал, что я сама когда-то писала поэмы?

— Мам? Серьёзно? — сказал Данте.

— Когда я была в старшей школе. Они были ужасны. Даже хуже, чем ужасны. Я их сохранила — и однажды, я убиралась в шкафах и нашла коробку из-под обуви, перевязанную бантиком. Я собиралась их выбросить. Вообще, я их выбросила. Но твой отец их спас. Он их куда-то убрал. Я не имею ни малейшего понятия, зачем они ему были нужны.

— Потому что их написали вы, — сказал я.

Она улыбнулась. — Думаю, ты прав.

— Моя мама — поэт. Можно я их почитаю?

— Спроси у своего отца. Я не знаю, куда он их положил.

— Почему вы назвали его именно Софокл Бартоломью?

— Бартоломью был нашим лучшим другом в старшей школе. Он не так давно умер от СПИДа. Мы хотели