Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

успели огрубеть, их можно было есть в сыром виде, ободрав немного волокнистую часть с поверхности стебля. Мы называли это лесное лакомство «пекана». Кстати, дома их варили наподобие макарон в подсоленной воде, когда собственные овощи в огороде ещё не выросли.

Прекрасная пора – короткое уральское лето! Ягоды, поочерёдно попадающие непосредственно в рот во время их сбора, и на стол, когда принесёшь их домой: душистая земляника с ближайших пригорков или не такая крупная, как в садах, но зато растущая на неохватных полянах клубника, и аромат у неё – на всю округу! Её собирали, бывало, в большие бельевые корзины и вёдра, ели дома с молоком, просто в свежем виде, варили варенье, сушили впрок на воздухе, стряпали пироги. Потом приходил черёд вишне, малине и чернике. И вот была ещё такая странность и охота: собирали с деревьев вяжущие рот ягоды черёмухи. Наешься до кишечного запора, и всё равно хочется их есть. И не только ели, но и запасали на зиму, для чего ягоды сушили и использовали в пирогах в виде «черёмуховой муки», размолов высушенные вместе с косточками ягоды. Кому-то не понравятся такие пироги, а я до сих пор о них, можно сказать, мечтаю за неповторимый аромат и вкус черёмухи, навевающий воспоминания о лете.

Ну, а грибы! О! Долго перечислять, какие грибы собирали, заготавливали и какие блюда из них готовили. Прежде всего помню пироги с грибами, годились для них при случае и сыроежки. Грибные похлёбки, на особицу суп под названием «груздянка», потому как варили его из груздей, только предварительно надо было вымочить грузди или первый отвар слить, иначе горький суп получался. Грузди засаливали аж бочонками. Когда шли в лес за груздями, говорили: «не собирать грузди», а «наломать груздей». Солёные рыжики – это деликатес; мужчинам «под водочку», остальным «под картошечку». Жарили на сковороде маслята и опята. Всякие там зеленушки и валуи – на них и не смотрели. А когда увидишь торчащий из травы «обабок» – подберёзовик или подосиновик, душа от радости взыграет. Жаль, почему-то белые грибы на Урале в наших краях были редкостью. Я и не помню, чтобы хоть раз на Урале их находила. Может, плохо искала. Меня бабушка брала с собой в лес, но от лесной духоты я быстро скисала, начинала ныть и просилась домой. У меня и в теперешнее время от леса голова болит, и за грибами я ходить не люблю. Тем более, что, живя в городе, ведь надо ещё до грибов долго ехать на электричке или в автобусе. Это в деревне: вышел за околицу, лучше подальше, и вот он – всевозможный корм и прикорм. Успевай только собирать.

В моём детстве я чувствовала себя вполне комфортно, защищённая родительской заботой и стенами родного дома. Какие-то начальные уроки безопасной жизни в то время я получала непосредственно на своем опыте и из предостерегающих замечаний бабушки. Верила взрослым: низз-зя!

Взрослые не особенно обращали на нас внимание, но в нужный и критический момент почему-то оказывались рядом.

Занятые кто чем в обычное буднее время, вместе всей семьёй мы собирались разве что за обеденным столом в воскресные дни. Еда на столе обыкновенная, не всегда, правда, в достаточном количестве, однако мы не голодали. Если бы деревне не мешали власти, то не было бы вообще голодных людей. Деревня сама себя прокормит и с государством поделится, только ленивых она не любит. Если есть огород, корова и мелкая живность да работящие руки, то не пропадёшь сам и семье не дашь пропасть.

Мои родители и бабушка, когда еды было маловато на всех, хитрили, чтобы подкормить нас. Только с возрастом я кое-что поняла из этих хитростей.

Например, едим жареную рыбу со сковородки. Вся семья за столом. А семья – семь человек. Много ли достанется рыбы каждому с одной-то, хоть и большой сковороды? Правда, маленького Генку можно исключить из застолья: он питался ещё на особицу. Бабушка хлопочет у печки, говорит, потом сядет и поест. Когда потом? К концу нашей трапезы, как правило, на сковороде оставались только рыбьи кости. Бабушка наливала в сковороду немного кипятка, макала хлеб в юшку, то есть в жидкость, и ела. Объясняла, что зубов осталось мало, ей так удобнее есть.

Из взрослых, участвующих в воскресной трапезе, мама да папка. Мама ковыряет вилкой одну-две маленькие рыбки. Больше налегает на варёную картошку и хлеб. У папки на тарелке исключительно рыбьи головы и хвосты – на вид кажется их много: полная тарелка. Он аппетитно обсасывает каждую косточку, тянет ртом из рыбьей головы мозг и сок, говорит, что вкусно. Я попробовала, тут же подавилась костью, хотя и, правда, было вкусно тянуть сквозь зубы жидкий навар. И я верила, что эти кости и головы – любимая папкина еда, потому он и не ест рыбу кусками.

Точно также он управлялся с мясом. Нам бабушка подкладывала мякоть, папке – мосол, то есть мозговую косточку.

Но иногда наступало настоящее многонедельное мясное пиршество. По обыкновению осенью под нож шёл откормленный за лето бычок или баран. Мяса было много, а впрок его не заготовишь: негде хранить.

Я никогда не видела, как режут скот. Для этого кровавого и страшного дела приглашали со стороны так называемых коновалов. Они профессионально убивали животное, снимали шкуру, разделывали тушу, вынимали внутренности. Мой папка не мог зарезать даже курицу. Не мог слышать предсмертного хрипа бычка или барана. Убегал со двора. Нас куда-то отсылали или закрывали дома. И только бабушка, выросшая «сызмала» в Вознесенке, храбро присутствовала при забое скота. Вовремя подставляла тазы под разные части туши. А как же? На то и скотина, чтобы было мясо в дому! Причём вся остальная переработка туши была тоже её делом. Голову и ноги животного надо было опалить на огне и сделать это умело, чтобы не сжечь до углей. Ножки шли на холодец. Опалённую и испечённую целиком в русской печи баранью или телячью голову подавали прямо на стол. Я помню, совсем не напрягалась по этому поводу, потому что эта голова была не похожа «на настоящую», и в моём сознании не соединялась с образом конкретного, недавно ещё бегавшего по нашему двору телёнка или барашка. А вот мама моя не могла есть это – её тошнило от одного вида головы. Когда я стала взрослой, мама, вспоминая как-то нашу деревенскую жизнь, рассказывала, что плакала и не стала есть, когда на стол подали испечённую голову нашего игручего любимца семьи, бычка Борьки номер два. А