Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

голосом расспрашивала её о жизни в городе, где она выучилась так хорошо петь. А Люда небрежно и снисходительно отвечала мне, что она-то что, а вот её взрослая сестра настоящая певица и поёт по радио.

Ну… Куда уж мне до таких людей!

Девочка вскоре уехала.

Уехал из села и дядя Миша, неожиданно прихватив с собой Соню Бокову вместе с её детьми. Но, главное, он «прихватил» все деньги из клубной кассы, выданные на благоустройство клуба. А спустя какое-то время моей бабушке передали письмо из Миасса от её родного брата Степана, отца Сони. Бабка по неграмотности читать не могла, письмо прочёл мой отец, саркастически комментируя написанное. Оказалось, что дядя Миша объявился один в Миассе, сказал, что ему нужны деньги. Дед Степан дал ему какую-то сумму, но после обнаружил, что «зять» присвоил все деньги, часы, что-то ещё и смылся. Это так потрясло деда, что он долго не мог прийти в себя. Стал искать очки, чтобы написать это вот письмо в Караси. Очки тоже пропали, и дед решил, что их украл дядя Миша, пока его супружница не указала, что очки деда находятся у него на лбу. Над этим фактом мы изрядно повеселились. Потом история забылась.

Года через два или три ещё более несчастная и тихая тётя Соня с детьми объявилась в Миассе под родительским кровом. Оказалось, что дядя Миша завёз всю семью в послевоенную голодную и разрушенную Одессу и бросил на произвол судьбы. Семья стала натурально умирать с голода. Денег на обратную дорогу не было, но добрые люди помогли тёте Соне с детьми выехать из Одессы в каких-то товарняках. Ехали долго, с остановками и перерывами, побираясь милостыней, пока не добрались до Миасса.

И всё равно я осталась благодарна этому дяде Мише за его вклад в моё приобщение к художественной самодеятельности. В старших классах и в студенческие годы я продолжала петь, правда, главным образом в хоре или дуэтом с подружкой. Мне нравилось петь, хотя каждый раз перед выходом на сцену меня бил дикий мандраж, коленки тряслись, и я давала себе слово больше никогда не выходить на сцену. И всё равно выходила. Большого голоса у меня не было – это я понимала. Но петь неудержимо хотелось. И наверное это было для меня полезным в преодолении различных внутренних комплексов, мешающих мне полнокровно жить.

«А жизнь, товарищи, была совсем хорошая?»

Нынешние девочки-мальчики совсем не знают маленькую, прелестную повесть Аркадия Гайдара «Голубая чашка», написанную им в довоенное время, в 1936 году. Повесть заканчивается словами «А жизнь, товарищи, была совсем хорошая!».

И хотя жизнь тогда была не такая уж хорошая, если посмотреть из нынешнего времени глазами историка, в этой повести глазами шестилетней девочки Светланки и словами взрослого человека, её отца, передано ощущение полноты жизни и счастья. Несмотря на мелкие неприятности, вроде нечаянно разбитой голубой чашки, мир был хорош, потому что у Светланки есть большой и сильный папа, есть родной дом, в котором их ждёт любимая мама, давно забывшая о разбитой чашке. Есть семья.

Наверное, я жила в Верхних Карасях с таким же ощущением полноты жизни. А что? Семь Я – наша семья. Несмотря на грозу Большой войны никто из нашей семьи не погиб, не исчез. У меня есть папа и мама, хлопочущая о доме бабушка, есть братики. Есть сама я. Да, бывало, у меня случались неприятности, но они проходили как-то сами собой. И если взрослые были порою недовольны моим поведением, то и это бесследно проходило.

После войны моему награждённому медалью папке выдали премию за ударный труд, и он приобрёл радиоприемник «Урал» и два велосипеда. Один велосипед дамский для мамы, чтобы она быстрее преодолевала двухкилометровое расстояние до шахты «Майская». Велосипед был без поперечной рамы и с цветной сеткой, прикрывающей сверху заднее колесо, чтобы подол женского платья не закрутило при езде. Мама как-то быстро научилась на нём ездить, не говоря уж о старших мальчишках. А вот отец… Было смешно смотреть, как он учился ездить на велосипеде, при этом руль у него не слушался рук, педали он забывал крутить, и велосипед заваливался, роняя папку наземь. Братья пытались помочь ему, придерживая велосипед с двух сторон, но чаще не могли удержать его, взрослого, и дело кончалось очередным падением папки. Спустя годы он освоил-таки велосипед, причём велосипед настоящий, мужской, он нужен был ему как мобильный вид транспорта для деловых поездок, а пока он стыдился своей неумелости, маскируя её смехом и дурашливыми вскриками.

Другой велосипед был двухколёсный детский – уменьшенная копия взрослого велосипеда. Ребята лихачили, хорошенько разогнавшись, перескакивая через ямины на дороге. Я же, будучи девчонкой, ездила обыкновенно. Падала редко, но коленки, случалось, обдирала и другие травмы получала.

Однажды мы с моей сестрой Галькой катались на велосипеде по дороге напротив ворот нашего дома. Летом, по обыкновению, мы бегали босиком, не столько экономя обувь, сколько экономя время на обувание. И вскоре я убедилась, что крутить педали на велосипеде босыми ногами нехорошо, потому что мне защемило цепью голую пятку и сорвало с неё кожу. Кровь хлынула ручьём, а боли я сначала не почувствовала. Вместо того чтобы бежать домой за оказанием помощи, я испугалась, что мне попадёт от мамы, и мы с Галькой побежали к речке. За нами на пыльной дороге оставался кровавый след, и мы ещё с интересом наблюдали, как моя кровь не смешивается с пылью, а скатывается в шарики. Прибежав к речке на мелководье, справа от мельницы, я стала полоскать ногу в речной воде. Кровь всё не унималась, хотя от холодной воды стала течь меньше. Тогда по совету Гальки я прилепила сорванный репейный лопух к ране, закрепила его кое-как длинным стеблем, и мы с Галькой сели на берегу, дожидаясь, что будет дальше с моей раной. Вскоре я почувствовала боль, но терпимую настолько, чтобы не обращать на неё внимание.

Вот и вся история. Рана затянулась без последствий. И мне так странно и удивительно было, когда я, будучи спустя несколько лет в пионерском лагере, споткнувшись о корень сосны, рассадила до крови коленку, и вожатая, заохав и заахав, немедленно отослала меня в медпункт, где мне всадили укол от столбняка. Какие столбняки в деревне?! Всё заживало как на собаке. Кстати, о собаке. Она меня тоже кусала. Случилось это зимой, когда, надев недавно сшитую мне шубейку из непонятного меха, я отправилась в гости к подружке – дочке фельдшерицы Доры