Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Михайловны. Я открыла ворота, и тут на меня бросился с рычанием их пёс-овчарка и вцепился в руку выше локтя. Хорошо хоть, что шуба была толстая, но собака всё равно прокусила шкуру и добралась зубами до моей руки. Главное, собака хорошо меня знала, и прежде я заходила во двор без опаски. Видимо, собаку, что называется, бес попутал, а, скорее всего, возбудил звериный запах моей шубейки. Она свалила меня в снег, но тут же узнала, и виновато виляя хвостом, стала лизать мне лицо. Из дома выскочил братишка подружки, отлупил собаку, помог мне встать. А дома Дора Михайловна обработала мне рану йодом. Когда всё зажило, долго ещё на коже руки выше локтя оставались две отметины от собачьих клыков. Но никакого бешенства и других последствий укуса не было.

Не боялись мы ничего и в лесу. Можно по неосторожности нарваться на смертельно опасную гадюку, но Бог уберёг. Змеи уползали первые. Бабушка учила нас поведению в лесу: надо взять в руки палку, а ещё лучше «вичку» – тонкий и гибкий прутик и время от времени «шебуршить» траву, не подходить без надобности к каменистым пригоркам, где могла греться змея, а, заметив змею, уйти. При внезапной случайной встрече со змеёй, когда бежать от змеи поздно, надо «полоснуть вичкой» по змее, кожа у неё нежная, можно разрубить сильным ударом змею надвое, или «она напугается и уползёт». Меня от таких внезапных встреч со змеёй Бог миловал, а ребята, завидев порой змею, первыми нападали на неё от мальчишечьей своей лихости и, усвоив уроки бабушки, разрубали беднягу-змею надвое.

Вот сейчас с наступлением лета даже дачников предупреждают, что, кроме змей, могут быть опасными энцефалитные клещи. В те годы клещи на Урале тоже были, но какие-то неопасные, что ли. Несколько раз клещ впивался мне под кожу, кожа краснела и сильно чесалась. Бабушка выводила клеща наружу с помощью «карасина».

А мой папка потом рассказывал, что с течением времени энцефалитные «клещуки» завелись на Урале в большом количестве. В июне до середины июля они были особенно агрессивными, и в лес идти надо было плотно со всех сторон одетым. Таких клещей завезли с Дальнего Востока вместе с оленями-маралами, переселив последних в Ильменский заповедник.

Ох, уж эта всякая завезённая зараза! То сибирская язва или ящур из тайги. То заразный через коровье молоко бруцеллёз. Объявления о заразе временами вывешивались на столбах, но государственная медицина не дремала: проводилась вакцинация населения и скота, и случаи заболеваний у людей были довольно редки.

Вспоминая моё детство на фоне первозданной природы, мне думается, что мы росли в более экологически чистой среде.

Забежишь в огород, сорвёшь с парника огурец или выдернешь из земли морковку – и в рот их, смахнув только пучком травы землю с корнеплода или обтерев его ладошками. И никаких поносов и дизентерий.

По огородам, вдоль меж рос дикий паслён, и к лету появлялись чёрные ягоды. Раз я попробовала их и стала есть постоянно, и ничего плохого со мною не случалось. Подруга моей мамы, врач по специальности, навестившая нас как-то, увидела, как я жую эти ягоды горстями, ужаснулась. Оказалось, дикий паслён ядовит, но только в незрелом виде. Видимо, меня спасло то обстоятельство, что на зелёные ягоды я не смотрела – знала на опыте, что они невкусные. Но вот на что уж красива росшая как сорняк белена, мы её не трогали, вняв на слух поговорке про человека, который начинал чудить и беситься – говорили про такого: «Он что? Белены объелся?»

Вообще всё недозрелое мы и сами отвергали: то кисло, то горько было. Вот, например, зелёные головки мака. Зачем их есть, если они жгуче-горькие, как и горькие внутри коричневые незрелые крупинки? Но когда коробочки мака созреют до тёмно-коричневого состояния, и под «крышечками» появятся маленькие дырочки, через которые, если потрясти коробочки, станет высыпаться на ладошку чёрный мак, то можно лакомиться им без боязни. Натрясёшь такого мака целую горсть и отправляешь в рот. Стараешься жевать долго-долго, при этом во рту появляется очень вкусное маковое молочко.

А ещё в огородах и на пустырях мы радовались высоким зарослям конопли. В них можно было играть в прятки или прокладывать только тебе известную тропу. Конопля высокая, справа и слева от тебя ничего не видно, и только сверху видишь клочок неба.

В нынешнее время конопляная пыльца да и стебли слывут наркотиком. Но в то время мы и слыхом не слыхивали ничего о таком. Может, у нас росла какая-то другая конопля? Созревшие мелкие семена мы набирали горстями и тоже ели. Правда, они были горьковатыми, много их есть не хотелось. Разве ж только попробовать их маслянистый вкус и почувствовать специфический травяной запах конопли. И если коноплю скашивали взрослые, то как огородный сорняк, глушащий другие полезные растения.

И естественно, мы обходили стороной жгучую крапиву, получив только однажды весьма ощутимый и наглядный опыт от соприкосновения с нею. Но вместе с тем и любовались серебристой росой, выступившей на её листьях, или разноцветными, сверкающими на солнце, как мелкие драгоценные камушки, букашками на соцветиях крапивы.

И если я ничего не скажу про наши деревенские лопухи, они, пожалуй, молча обидятся на меня. Их большие круглые листья служили украшением в ребячьих играх, спасали от палящего солнца голову, а созревшие липучие репьи, наоборот, были предметом розыгрышей, для чего надо было незаметно прикрепить к одежде приятелю или приятельнице сзади в районе попы длинную цепочку из репьев – вот и получится хвостик. Приятель или приятельница ничего не замечают, а ты веселишься.

С наступлением весны мы бежали в ближайший березняк пить берёзовый сок, не подозревая, что подсечкой коры мы губим дерево. Но деревьев росло так много, что их не убывало. Вообще же весной и летом мы, ребятня, сами, без подсказки взрослых, переходили на подножный корм, бегая в ближайшие рощицы или на поляны и пригорки. Рвали всё, что приглянулось на вкус, ели стебли вместе с цветами первоцвета и медуниц, не подозревая, что насыщаемся целительными и необходимыми для нашего роста витаминами, жевали нежные прутики с деревьев, выкапывали из земли так называемые «саранки» – жирные на вкус луковицы, находили черемшу – дикий чеснок, щавель и кислицу. И у речки, где трава была мягкой – даже и не знаю, как биологически она называлась – на ней созревали кругленькие, похожие на маленькие калачики, пресные на вкус плоды. Мы их так и звали: «калачики». А в лесу росли длинные стебли сныти. Пока они не