Человек с одинаковыми зубами - Филип Киндред Дик

Дверь захлопнулась, и он остался в машине один. Шестеро остальных двинулись вместе по тропинке к хижине из проволочной сетки и рубероида. Фонарь поднимался и опускался в темноте.

Всего они зашли в три маленьких старых дома. Майкл Уортон бывал здесь раньше, и этот полузаброшенный городок очаровал его. Для него он имел ауру древности, он был выжившим обломком прошлого, а прошлое было главным для учителя. Эта поездка стала чистым наслаждением.

Но, подумал он, сидя на диване в третьей тесной крохотной гостиной с лампами, коврами, циновками с бахромой и вязаными крючком ковриками, она не доставила удовольствия Рансиблу. Агент по недвижимости каждый раз оставался в машине и делал усталый и обиженный вид.

Они посмотрели множество старых фотографий. Торговцы устрицами с удовольствием доставали выцветшие мятые фотоальбомы, перевязанные желтыми шнурами с кисточками, раскладывали одну коричневатую фотографию за другой и подробно объясняли, кто на них изображен. Они по-детски радовались, что кто-то ими заинтересовался. Он понял, как тут одиноко. У этих людей ничего не было. Куры и овцы. Устричная баржа. И телевизор. В каждой тесной маленькой гостиной на столе стоял телевизор, а члены семьи сидели в кружок вокруг него. Вот почему здесь почти не зажигали света. Сигнал был плохой, картинка казалась размытой и зернистой. Но люди радовались и такому. И он не мог их винить. Пока пожилая женщина рассказывала им об очередной двоюродной бабушке, снова и снова тыча пальцем в портрет, он обнаружил, что сам устремил взгляд на телеэкран – телевизор никто не выключил. Ред Скелтон что-то делал с ванной, и учитель невольно увлекся.

Голос Шарпа разрушил чары съемочной площадки.

– Смотрите! – воскликнул он, обращаясь к учителю, ветеринару, Сету Фолку и шерифу.

Он посмотрел.

На диване лежала фотография, изображавшая четырех мужчин. Трое из них выглядели совершенно обычными. Фотография была сделана около 1890 года, как он предположил по усам. Снимали в горной хижине – он увидел колоду, топор, обшитую досками стену, собаку. Все четверо были в комбинезонах. У всех было строгое, торжественное выражение лица. Но у одного из изображенных оказалась гигантская челюсть, различимая даже на этой старой фотографии. И еще он казался сгорбленным и был меньше других ростом.

Старуха продолжала бубнить. Шарп указал на нужную фигуру, и она сразу ответила:

– Ах да. Это зубастый рубильник.

– Как его фамилия? – спросил Шарп.

Старуха – на ней было темное шелковое платье и черные чулки, а волосы прикрывал шарф – улыбнулась и сказала:

– Да не было у него фамилии.

Казалось, это ее позабавило, и она рассмеялась.

– Как же это? – спросил Шарп. – И что за слово такое, рубильник?

«Знаю я это слово», – подумал Уортон, а вслух сказал:

– Рубщик? Рубильщик?

– Рубильник, – повторила старуха.

– Но это должно звучать как-то по-другому.

– Да нет, всегда именно так говорилось, – возразила старуха.

– Где сделана фотография? – спросил Шарп.

– На хребте, – сказала старуха. Она представилась, но Уортон не расслышал имени. – На восточном склоне, с другой стороны. В те дни там была пустошь и почти никто не жил.

– Они ведь не были фермерами? – спросил Уортон.

– Нет. Они работали на известняковых карьерах. Потому их так и называли. Всех, кто там работал. Им это не нравилось.

– А почему зубастый? – настаивал Шарп.

– У всех, кто работал на известняковых карьерах, почти всегда была такая челюсть.

Она явно хотела перейти к следующей фотографии и показать остальных родственников, но Шарп остановил ее.

– Это только у мужчин так было? – спросил он.

– Нет, и у женщин тоже.

– Женщины работали на карьерах?

Она уставилась на него в замешательстве.

– Нет, конечно нет.

– У вас есть еще фотографии таких людей? – спросил Уортон. – Покажите, пожалуйста.

Поразмыслив немного, старуха сказала:

– Да, пожалуй, еще одна найдется.

Поднявшись, она протиснулась мимо них и вышла из гостиной. Они услышали, как она роется в каком-то ящике, а потом она вернулась с пакетом. Усевшись, она сняла с него красную веревочку, раскрыла пакет и разложила фотографии на коленях. Покопалась в них и выбрала одну.

На этой старой фотографии была изображена молодая женщина. Снова они увидели огромную челюсть и нависающие брови. Лицо ее казалось грубым, угрюмым и ленивым, словно на нее давила огромная тяжесть. Она смотрела в камеру без всякого интереса, а то и вовсе не понимала, что делает. Ужасно, подумал Уортон. Какое ужасное несчастье это для них всех. А теперь эти люди лежат на кладбище. Под деревянными крестами. В земле, где рылись Уолт Домброзио и Джек Вепп, которые выкопали этих людей и показали всем.

– Выглядит хуже, – сказал он старухе. Теперь он вспомнил, как она себя назвала, – миссис Нилдо.

– А она и есть хуже, – отозвалась миссис Нилдо, – эта фотография была сделана… – она посмотрела на фотографию женщины, потом на фотографию мужчин, – спустя двадцать лет.

– Деформация проявлялась сильнее с годами? – Шарп даже вскочил от волнения.

– Да, – сказала старуха, – в конце концов стало так плохо, что они едва могли есть или говорить.

– И что они ели?

– Кашу. Мягкую еду. У некоторых из них не было зубов. Они их вырывали.

– Зачем? – спросил Шарп.

– Чтобы лучше разговаривать.

– Что в итоге с ними случилось? – спросил Шарп. – Ведь больше нет людей с такой челюстью? Они все умерли?

Миссис Нилдо задумалась:

– Думаю, последний человек с челюстью рубильника умер в двадцать третьем. Погодите-ка. – Она крикнула в соседнюю комнату: – Артур, когда умер последний рубильник, которого ты помнишь?

Мужской голос из другой комнаты отозвался:

– Как ты и говоришь, году в двадцать третьем.

– Но, – сказала старушка, – большинство из них все равно уехали. Раньше.

– Почему? – спросил Шарп.

– Ну, – сказала миссис Нилдо, – это было жутко и становилось намного хуже. Все, кто жил по ту сторону хребта, болели. У нас здесь этого не было.

Она указала на одного из здоровых мужчин с групповой фотографии.

– Это вот мой двоюродный дед, он был дровосеком. А рубильника звали Бен Табер. Когда была сделана эта фотография, он уже не работал на известняковых карьерах, ушел оттуда. Какое-то время он жил здесь, в Каркинезе.

– Они думали, что, переехав от карьера… – начал Уортон.

– Да, – перебила миссис Нилдо, – они жили в деревушке возле карьера. Тогда дороги были совсем плохие. Одна грязь.

– Отчего челюсть деформировалась? – спросил Уортон.

– Вода с той стороны, – ответила миссис Нилдо.

– Вода, – повторил ветеринар через некоторое время.

– Да. В ней была какая-то соль, которая травила их. Они брали воду из колодцев.

– Известковые карьеры находятся недалеко от Бедняцкой лощины, – сказал ветеринар. – И не так далеко от Каркинеза.

– Это и есть Каркинез, –