Человек с одинаковыми зубами - Филип Киндред Дик

– Я не поведу, – сказала она.

– Я поведу. – Он толкнул ее на сиденье, стремительно обошел машину и сел за руль. Но она не сделала ни единого движения, чтобы выйти из машины; она смотрела вперед мертвыми глазами.

– Очень плохо, – сказал он, заводя машину, – ужасно. Извини, пожалуйста.

– Тебе не стыдно.

Он развернул машину на подъездной дорожке и поехал вниз. Какое-то время оба молчали.

– Ты не боишься, что шериф Кристен увидит тебя за рулем? – наконец спросила его жена чужим голосом.

– Нет.

– Что делать с ребенком, решать только мне. Никак не тебе.

– Да иди ты к черту. Он не мой?

– Твой, – быстро смущенно сказала она.

– Не Лауша.

– Нет, не Лауша.

– Мне нет до этого дела. Меня волнует, что ты беременна. Мне плевать, от кого.

– Да иди ты в задницу. Я знаю, о чем ты.

– Добро пожаловать домой, – сказал он.

– Здесь не мой дом. Ты не можешь помешать мне сделать аборт. Долли сделала аборт год назад.

– Я не позволю тебе сделать аборт. Думаешь, это невозможно? Я отвезу тебя к шерифу Кристену и заставлю его арестовать тебя за покушение на тяжкое преступление. За попытку убийства моего ребенка.

– Ты лжешь.

– Я убью тебя, – сказал он, – изобью до полусмерти. И все будут на моей стороне, потому что это естественно. Естественные для отца чувства. С такой-то женой, которая хочет совершить отвратительный противоестественный поступок.

– Это всего лишь слова, – сказала она, – я все буду отрицать. Знаешь, что я скажу? Я скажу, что ты разозлился, когда узнал, что я беременна, и избил меня, чтобы у меня случился выкидыш.

– Я заставлю их вызвать Долли Фергессон в суд, и она даст показания.

– Она моя подруга, – сказала Шерри, – не твоя.

– Это неважно. Ей все равно придется сказать правду.

– Ты правда думаешь, что она скажет правду? Признает, что сделала аборт? Назовет имя врача?

– Я знаю, что могу получить какой-то судебный приказ, – сказал он, – ограничить твои действия. Это мой ребенок в той же мере, что и твой.

– Ты просто хочешь, чтобы я не могла работать, и эти твои высокопарные разговоры – это просто оправдание.

– Я этого не скрываю. Я не пытаюсь рационализировать. Все, что мне важно, – это чтобы ты больше не смогла работать. И я точно знаю, что он тоже не захочет, чтобы ты ходила по его компании. Нет ничего отвратительнее, чем жирная уродливая беременная женщина. Вот это была бы реклама.

Он ликовал, думая об этом, представляя ее с выпирающим животом, низко свисающим под собственной тяжестью, шаркающую, плоскостопую.

– Жаль твоей фигуры, вряд ли она вернется после родов.

– Как ты можешь так говорить? – прошептала она, бледнея. – Как муж может так говорить с женой?

– Зато ты больше не сможешь говорить мне ужасные вещи.

– Я никогда не была с тобой так жестока, как ты со мной, – она собралась с силами, – ты меня не любишь и никогда не любил, ты просто притворялся.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Она ответила дрожащим голосом, со слезами на глазах:

– Ты меня любишь только потому, что можешь причинить мне боль.

– Нет.

– Когда мне нужна твоя помощь, ты не стесняешься и делаешь что хочешь. Ты был бы счастлив, если бы я просто умерла.

Она посмотрела на него долгим взглядом.

– Нет.

– Я этого заслуживаю. Я злой эгоистичный человек, и я за это расплачиваюсь. Я тебя не виню. Я не понимаю, как ты мог вообще жить со мной; я не понимаю, как вообще кто-нибудь может жить со мной или любить меня.

Она достала платок и прижала его к губам, так что он еле разбирал слова.

– Я плохая, – сказала она, – твои поступки… это я тебя заставляю. Ты просто возвращаешь то, что я делаю. Когда ты изнасиловал меня в тот день – ты отплатил мне. Я на минуту потеряла бдительность, и ты напал на меня, как животное. Как кот на кошку, он крадется за ней и набрасывается на нее, если она не видит.

– Какой интересный взгляд на жизнь и на отношения между мужчинами и женщинами.

– Но это правда. Это была месть с твоей стороны.

– Ну раз ты все знаешь, то и не жалуйся. Если ты понимаешь, что это месть.

– Почему? Разве месть – добродетель?

– Око за око, – сказал он.

Они уже вернулись к дому; он заехал на обочину и припарковался, выключил двигатель и открыл дверь со своей стороны.

– Я не пойду, – сказала она.

Схватив ее за руку, он выдернул ее из машины.

– Пусть все видят, – сказала она, – мне все равно. Я хочу, чтобы все видели, как ты со мной обращаешься. Как пьяное быдло, каковым ты и являешься.

Он подталкивал ее вверх по тропинке, и она повысила голос:

– Ты просто нищий пьяница, который бьет жену. У тебя нет вкуса. Ты смотришь по телевизору низкопробные передачи вроде «Фиббер Макги» и «Молли». Отпусти меня!

На крыльце ей удалось вырвать у него руку. Ее глаза сверкали от ярости.

– Чертов макаронник, – у нее дрожали губы, – ты и твои дружки-негры.

Он видел, что она запнулась, она не могла заставить себя сказать «ниггер» даже в такой момент. Она хотела, но это было для нее невозможно.

– Ты хотела сказать «ниггеры».

– Я никогда не использовала бы это слово, – сказала она с неистовством, – я так не выражаюсь, в отличие от тебя.

Открыв дверь, он втолкнул ее в дом и захлопнул дверь за собой. Шерри сказала:

– Ты не смог избить Лауша, поэтому ты избил жену; беспомощную женщину, которая еще и беременна в придачу.

– Мы с Лаушем были хорошими друзьями, пока ты не появилась. Мы прекрасно ладили.

– Ладно, – сказала Шерри, – значит, ты ненавидишь меня.

Отступая от него, она подошла к столику. Там стояли маленькие модели лодок, которые он смастерил много лет назад, в средней школе; он хранил их все это время. Ее глаза были прикованы к лодкам, и он увидел, как ее рука дернулась вниз. Он знал, что она собирается сделать.

– Как ты думаешь, мне есть дело до того, что меня не любит мальчик, который так и не вырос? – сказала она, беря одну из лодок. – Что ты делаешь, когда запираешься в своей мастерской? Я уверена, что ты балуешься сам с собой. Что ты до сих пор этим занимаешься.

Она швырнула в него лодку, которая словно бы поплыла по воздуху. Он не пытался поймать ее. Он потянулся к стулу, белому современному стулу с высокой спинкой, поднял