Человек с одинаковыми зубами - Филип Киндред Дик

его и швырнул в голову жене. Она не увернулась. Она смотрела на стул, который бесшумно обрушился на нее, ударил ножками в грудь. Он почти не видел этого, он сразу же побежал к ней, протягивая руки, чтобы схватить ее, чтобы защитить, чтобы спасти, чтобы все исправить.

– Милая, – сказал он, пытаясь обнять ее.

У нее были пустые глаза, а стул лежал у ее ног.

– Прости. Я люблю тебя. Давай прекратим это.

– Я бы хотела, чтобы ты умер. Или я. – Она скривилась от боли и сказала нараспев: – Ты мог меня убить.

– Я знаю.

Он все еще пытался обнять ее, но она не давалась, сама не замечая этого.

– Можно я тебя обниму?

– Зачем? Чтобы причинить мне еще больше боли?

– Нет. Прости.

– Я никогда тебя не прощу, – сказала она, – за то, как ты со мной обошелся. Я буду тебя мучить, пока мы вместе. Тебе лучше уйти от меня, потому что иначе твоя жизнь станет адом.

– Возможно.

– Я серьезно, – сказала она тише, успокаиваясь и потирая грудь, – у меня есть эта ужасная черта. Эта уродливая часть меня. Я хочу сделать тебе в два раза больнее, чем ты делаешь мне. За твои дурные поступки. Мы не можем больше быть вместе. Я больна. Я знаю это. Я больной человек. Все это моя вина, все эти ужасные ссоры. Я спровоцировала тебя этим абортом, и ты прав. Ты должен избить меня за это; это грех. Это преступление. Это твой ребенок.

Ее голос становился все тише и тише; он едва ее слышал.

– Это твое право. Если кто-то говорит, что собирается убить твоего ребенка. Если бы я была настоящей матерью, я бы даже не думала о таком. Эта ужасная Долли Фергессон… какую пустую, стерильную жизнь она ведет. У нее нет детей, она просто ходит по ресторанам и делает себе прически. Покупает наряды. Она никогда ничего не делает. Мне так жаль ее мужа.

Они оба помолчали. Он не пытался больше прикоснуться к ней, она стояла молча, размышляя и потирая грудь.

– Я думаю, ты любишь меня, – сказала она наконец.

– Да. Люблю.

– На самом деле ты испытываешь все это не ко мне. Ты знаешь, что это? Это сдерживаемая ненависть, которую ты чувствуешь к Рансиблу, и ты обратил ее на меня, потому что он вне досягаемости, а я здесь. Вот для чего я нужна. Так и поступает хорошая жена; она позволяет мужу вымещать свои страхи и агрессию на себе. Так она защищает его от мира.

Он ничего не сказал.

– Разве это не так? – спросила она прерывистым голосом.

– Нет. Я правда тебя ненавижу.

– Я не верю. Ты любишь меня. Ты только что это сказал.

– Я чувствую и то и другое.

– Это невозможно. Можно чувствовать либо одно, либо другое. Мужчина, который любит свою жену – правда любит, – никогда не смог бы так сказать.

Она посмотрела на него безнадежно.

– Ты не позволишь мне сделать аборт?

– Нет.

– Но ты не можешь меня остановить. Есть много вариантов. Я могу спрыгнуть с лестницы и вызвать выкидыш. А затем продолжу работать, мне не придется бросать работу. Мне жаль. Я знаю, что это неправильно. Но я это сделаю. Я не собираюсь торчать тут как прикованная и подавать протертый шпинат твоему сопливому отпрыску, как жирная тупая домохозяйка.

– Зато я могу продать машину.

– «Альфу»?

– Да.

Он взял телефон и перенес его на диван.

– Для этого нужно мое согласие.

– В свидетельстве написано «Шерри Домброзио ИЛИ Уолтер Домброзио».

– Если ты продашь ее, я куплю другую.

– На какие деньги?

– На те, которые мы за нее получим.

– Там не хватит. Я об этом позабочусь.

– Когда ты получишь права обратно, – сказала она, – ты захочешь вернуться за руль. Ты пожалеешь об этом. Мы не сможем обойтись без машины. Мы не сможем зарабатывать деньги, не имея возможности ездить в город. А когда придет время ребенка? Как мы доберемся до больницы?

– Ты можешь поехать на автобусе.

– Ты убьешь меня и разоришь нас. Мы, вероятно, лишимся дома.

– Плевать.

– Почему?

– Просто. Зачем мне причина?

– И все это только для того, чтобы я не могла работать?

– Не только.

– Смогу ли я вернуться к работе после родов?

– Посмотрим.

– Ты не можешь обещать?

Он покачал головой.

– Пообещай мне, и мне хватит.

– У тебя нет выбора.

– Пожалуйста, – сказала она.

Он ничего не ответил.

– Тогда скажи мне, что ты любишь меня и просто разозлился.

– Я люблю тебя.

– Ты поцелуешь меня?

– Обязательно.

– Серьезно? – Она смотрела на него лихорадочно горящими глазами.

– Да.

Он действительно это сделал. Он подошел к ней и обнял ее.

– Ты причинил мне боль, – сказала она. – Ты ударил меня стулом прямо в грудь. Хочешь посмотреть синяк?

– Давай.

– Наверное, он еще не заметен, – сказала она тихим детским голоском, – почему ты такой грубый? Ты не понимаешь, насколько ты сильный. Ты ужасно сильный. Ты знаешь это? Ты можешь убить меня. Ты бы убил. Я думаю, ты правда этого хотел.

– Хорошо, что ты нас обоих успокоила.

– Да. Я удержала тебя от ужасного поступка. Разве ты не рад?

Она посмотрела на него с надеждой.

– Я не допустила ужасной ссоры. Это значит, что я хорошая жена, да?

– Да, – он обнял ее и похлопал по спине, – ты очень хорошая жена. Не волнуйся.

– Я знала, что так и есть, – она вцепилась в него, глядя мимо, и тоже похлопала его по спине в ответ, – но мне нравится слышать, как ты это говоришь.

17

На служебной машине шерифа Кристена они поехали на болото, в старый город. Пока они доехали до воды, уже почти стемнело. На дальней стороне залива виднелись два тусклых желтых огня. Огни были так близко к воде, что Рансиблу казалось, что легчайшая волна может погасить их. Пока Кристен вел машину, он смотрел на огни, гадая, не погаснут ли они в следующее мгновение.

– Как они здесь живут? – спросил Фолк. – Я бы сошел с ума. Тут так все заброшено.

– Как думаете, они нам помогут? – спросил Шарп.

– Не знаю, – ответил ветеринар, – что мы им скажем? Они не поймут, зачем нам фотографии их родителей и бабушек с дедушками, нам нужна какая-то история.

По пути они придумывали историю. Добравшись до пристани, они решили сказать, что везут не очень большую сумму, причитающуюся за участок земли. Что они не знали имени человека, которому должны передать деньги, но узнают его по фотографии.

Никому из них не казалось, что это блестящая история,