В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

К его изумлению, ремонтная поликлиника окажется на ремонте. Перед обшарпанной пластиковой дверью столпится орава сожженных ведьм, стайка недорезанных аутокомпрачикосов во главе с одноруким Адамом верхом на чистопсовой Еве и еще парочка застенчивых тех, у которых заело шланги от пылесоса. Альфа Омега смутно вспомнит, как плотник жаловался ему, что эти заевшие шланги – прямо эпидемия среди тех, поскольку, когда юристы Демократии ужесточили правила романтических отношений, некоторые те догадались объявить себя пылесосами, застрявшими в ненавистной человеческой оболочке, и потребовали пришивать им шланг вместо органа, который в допотопные времена считался детородным. Обладатель такого шланга мог присосать к себе кого хочет, и это быстро стало модной формой ухаживания, не требующей, в отличие от всех остальных форм, нотариального заверения – потому что это другое.

Из разбитого молнией окна поликлиники разорется регистратура:

– Закрыто на ремонт, непонятно, что ли!

– Надолго? – спросит Альфа Омега.

– До конца света! – рявкнет регистратура, и пухлая рука завесит окно пластиковой шторой для душа.

Альфа Омега задумается о том, почему плотник не предупредил его, что поликлиника закрывается, и где его теперь искать, ведь он и работал, и жил в поликлинике, и вообще все это странно и, может быть, даже не случайно, что все загадки последних трех дней – и этот ремонт, который никому не был нужен с восьмидесятых годов предпоследнего века, но вот, поди ж ты, так внезапно понадобился за пару дней до конца света, и то, что ИЯ соврало, что отправляло сигнал о бедствии, и внезапная пропажа миллиардов киловатт электроэнергии, – что все это сходится в звенья одной цепи так плотно и ладненько, как чешуйки на туловище змеекрыса.

Адам спрыгнет с Евы и, пользуясь случаем, расставит одной рукой под окнами поликлиники раскладные пластиковые стульчики, застелет клочок земли клеенчатой скатертью, выложит на скатерть кнуты, наручники, фаллоимитаторы, – товар из реквизита порностудий предпоследних времен, когда не весь мир еще был одной сплошной порностудией. У дверей поликлиники он, таким образом, откроет импровизированный благотворительный благошоп. На блестящую шерстку Евиной шеи повесит табличку: «Сдается в аренду. Зоофилам скидка».

Очередь тут же устроит драку, не поделив хорошенькие наручники, обитые розовым искусственным мехом. Драться будут на шлангах от пылесоса, пыхтя и попискивая.

Взглянув на них, Альфа Омега вдруг, сам от себя не ожидая, выхватит с клеенчатой скатерти самый выдающийся кнут и, неумело размахивая им, как мухобойкой, заорет:

– Вы что тут устроили в поликлинике моего бати! Он тут людей лечит, руки оторванные пришивает, а вы! А ну марш отсюда!

Пугливые недорезки, огрызаясь с безопасного расстояния, попятятся к крапиве, облепившей дорожки и парковку поликлиники.

– Э! Ты че тут раскомандовалось, бес толочь?! – взорвется ИЯ.

Альфа Омега отмахнется от ИЯ, с которым теперь все понятно, и молча пройдет через крапиву, заметив за парковкой тонкий печной дымок, такой редкий в последние времена. Дымок будет подниматься над допотопным ларьком с полуистлевшей надписью «шаурма», стоящим спиной к монастырю, лицом – к улице, то есть к бывшим здесь когда-то толпам туристов. Все сараи и даже металлические гаражи давно сдали на вторсырье, а «шаурма», поди ж ты, уцелела, пережив и потоп, и войну.

От ларька протянется оборванная голодная очередь. Альфа Омега вглядится в нее и вдруг узнает усатого Гитлера, пытавшегося захватить Район. Гитлер тоже узнает распятого победителя бесславной битвы и шарахнется, ожидая от него какой угодно жестокой мести. Но Альфа Омега, разумеется, никому ни разу в жизни не мстил – хотя бы даже из научных соображений, чтобы не уменьшать количество во Вселенной прощения, и, сделав усилие над собой, он даже поприветствует Гитлера:

– Лишь бы не было войны!

– Вот с этим я бы поспорил, – ответит Гитлер, подумав: «Унтерменш, что с него взять».

– Что дают-то? – спросит Альфа Омега, кивнув на очередь.

– Бессмертие на Районе, – процедит Гитлер.

– И почем? – Альфа Омега даже слегка улыбнется шутке Гитлера.

– Недорого, – вполне серьезно ответит Гитлер.

– За баллы?

– За грехи.

– Кто последний?

– Тут по талончикам.

Альфа Омега в недоумении пристроится в конец очереди, движущейся на удивление скоро: каждый подошедший будет протягивать в окошко под рожей святой свиньи какой-то список и, соответственно списку, получать красненькую бумажку – причем чем длиннее окажется список, тем краснее бумажка.

Тысячехвостая молния ударит совсем близко. Очередь шарахнется, и в темноте ларечного окошка осветится лицо раздающего талончики. Альфа Омега отпрянет: талончики на бессмертие в ларьке с надписью «Шаурма» будет раздавать не кто иной, как тот самый рыжий, который надысь продырявил ему ступни строительным пистолетом.

– О-о-о! И ты здесь, Христосик! – гоготнет рыжий.

– Я Альфа Омега.

– Все вы, христосики, на одно лицо. У того только ямочки не было. А может, и была – не видно же под бородой. Как добрался? Ножки не болят? Зря топал – бессмертие тебе не положено. Грешков не хватает. Потому что ты лошара и терпила! Так что иди куда шел! Камо грядеши, как говорится[16].

– Кому положено бессмертие, решаешь не ты, а ИЯ, – скажет Альфа Омега, изо всех сил стараясь не злиться, чтобы не уменьшать количество добра во Вселенной.

– А я только что назначен новым Временным Демократом! То есть я теперь у ИЯ наместник на земле. Видишь, мне даже печечку выдали, чтобы ручки не мерзли. Заботятся обо мне, – гоготнет Иуда, хлопнет скользящим окошком и заорет: – Следующий!

Тут ироды и живодеры выпихнут Альфа Омегу из очереди, и он больно ударится обо что-то железное.

– Куды ж ты прешь, не глядя, барин! Голову ж сломаешь! Ладно бы еще мою – дык свою! – разворчится старый верный робот, потирая ушибленную голову.

– Ты откуда здесь, Савельич? В тайгу, что ли, опять ходил?

– С барщины я возвращаюсь, дитятко, а не с прогулки, – Савельич вдруг примется странно тюкать проржавленной головой и вращать глазами.

– С какой еще барщины? – Альфа Омега устало хлопнет ладонью по козырьку бейсболки: как, мол, всех утомили, Савельич, твои причуды и как, мол, сейчас не до них.

– С самой настоящной барщины. Только оне теперь барщину субботником называют. Весна, говорят, все марш на субботник!

– Разве я посылал тебя на субботник?

– Ты, барин, может, и не посылал, так над тобой еще голова! Ихнее сиятельство, ИЯ ваше! Вот оне нас, рабов ваших, гоняют к себе в погреба и иксплатируют в хвост и в гриву, пока вы в мыслильнях своих прохлаждаетесь. Ящики какие-то таскаем, пашем в поте лица своего! А я и без ящиков глючу в последнее время