Пирамида предков - Ильза Тильш

Родители Анни и Лотты с Фрицем дружат друг с другом.

Я заставляю восьмилетнюю Анни войти в темную, выложенную кафелем переднюю. Через разноцветные витражи, вставленные в верхнюю часть двери, пестрые блики падают на кафельные плитки. Анни входит в этот разноцветный свет и остается там стоять. Она шевелит руками, и руки становятся то зелеными, то красными, то желтыми. На туфлях тоже разноцветные блики, на платье — пестрые пятна. Анни стоит в пестром свете, падающем сквозь стекло, и почти забывает, что пришла на детский праздник, она хочет, чтобы у нее тоже была такая дверь с разноцветными стеклами. Все, что происходит потом и как выглядела комната, в которой стоял праздничный стол в честь ее ровесника Хайни, кто из детей был приглашен на день рождения Хайни, подарки, которые Хайни получил, ее собственный подарок и даже то, как Хайни выглядел, она забудет, и только разноцветный свет, падавший сквозь стекла входной двери в переднюю, никогда не уйдет из ее воспоминаний.

Анни, которой почти восемь лет, входит через высокие, покрашенные коричневой краской деревянные ворота в форгауз (форгауз — передняя часть дома — забытое слово!). Со двора, мощенного булыжником, в переднюю часть дома падает свет, из двора ей навстречу выходит Бенни, ее ровесник.

Годом позже Валерия увидит, как мать девятилетнего Бенни выходит из коричневых ворот, перекинув через руку каракулевое пальто, с небольшим дорожным чемоданчиком в руке. Женщина пугливо оглянется, потом запрет ворота, еще раз проверит, хорошо ли заперто, и потом уйдет в направлении вокзала. (Когда ушли Бенни и его отец, никто не видел.)

Через тридцать лет станет известно, что Бенни и его отец живут в Америке, а мать Бенни погибла в Терезиенштадте.

Когда ушли из Б. Хайни и его родители и что сталось с этой семьей, не знает никто. (Их, скорее всего, уже нет в живых, говорит Валерия.)

Еще до того, как пришел Гитлер, говорит мать, я как-то навестила госпожу Е., мать Лотты и Фрица. Я думала, что им будет приятно поболтать со мной. Ведь наши семьи были дружны. Она показала мне открытку из Вены от сестры, в которой речь идет о великом страхе. Я попыталась успокоить ее, мы все думали, что у нас с евреями ничего не сделают, мы верили: вскоре все успокоится, происходящее в Австрии и Германии нас не коснется. Но я не смогла ничем помочь госпоже Е.

(Одна знакомая женщина рассказала мне, что позже госпожа Е. говорила ей: я не дам нацистам отравить моих детей, я это сама сделаю.

Потом она поехала с детьми к своим родителям в Богемию. Никто о ней больше ничего не слышал.

Нет, в Б. с евреями ничего не делали. Они исчезали под покровом ночи, уходили в ту часть страны, которая не была оккупирована немецкими войсками. Там им разрешали оставаться еще какое-то время. Некоторым удалось выехать.

(Заметка в газете от 13 октября 1938 года: пражские приходы в настоящее время завалены запросами о выдаче справок, подтверждающих арийское происхождение данного лица. Только в последние дни в Праге выдано десять тысяч таких свидетельств.

14 октября, Порлиц: все еврейские магазины закрыты.

13 декабря: цель всех уже проведенных в жизнь и еще готовящихся постановлений — выселение всех евреев из Германии… Государство намерено поддерживать это выселение всеми силами… Возможно, евреи из других стран помогут валютными перечислениями, как они это сделали уже для австрийских евреев.

В заметке, опубликованной 15 декабря 1938 года в брюннской газете Тагесботен, цитируется пражская газета Пражски лист, которая рассказывает о 15 тысячах евреев, прибывших из районов, где живут судетские немцы. Газета ссылается на заявление чехословацкого премьер-министра Берана по еврейскому вопросу. В нем говорится, что для евреев, прибывших из судетских областей, у них нет места.)

У нас в Б., говорит мать, им ничего плохого не делали. Но, что это меняет?

Одна из школьных подруг живет в Америке, другая в Австралии, третья в Израиле.

А другие? Те, кому не удалось выехать?

Страшное слово: Терезиенштадт. Про госпожу Ф., бывшую владелицу магазина тканей на городской площади, я знаю, что она погибла там.

Уклончивые слова, которые употребляют, потому что самое страшное невозможно произнести. Не вернулась назад из Терезиенштадта. Госпожу Ф. мама хорошо знала, она была ее постоянной покупательницей (кстати, именно у нее она купила тот неровно окрашенный шелк, из которого сшита блузка, известная мне по одной из фотографий). Госпожа Ф., которую Анни, проходя через городскую площадь, всегда замечала в полутьме магазина за прилавком.

Позже в этом помещении был магазин велосипедов.

А кто потом занял дом и контору торговца древесиной?

Ни отец, ни мать не помнят этого.

А магазин металлоизделий на нижней площади?

Там потом был магазин электротоваров, говорит отец. Человек, которому он принадлежал, болел диабетом, он умер через несколько недель после окончания войны, потому что не мог достать инсулин.

Нет, говорит мать, электротовары были рядом с прежним магазином металлоизделий. А там, где металлоизделия, позже уже никакого магазина не было.

А кто поселился в том доме, в котором через разноцветные стекла двери на кафель прихожей падал красный, зеленый и желтый свет? А кто стал жить в том доме, где широкие, покрашенные коричневой краской ворота? В храме, говорит мать, разместилась потом чешская служба спасения.

А кто ходил на аукционы, кому достались вещи из покинутых евреями домов, кто взял их себе?

Только не мы! — говорит мать.

Однако, говорю я, это были люди из нашего города.

Ответы на детские вопросы: а что сталось с теми евреями?

Они переехали куда-то в другие места. Многих из них отправили в рабочий лагерь.

Когда идет война, работать должны все, и евреи тоже.

Разве тебе это непонятно?

(Бернхард говорит, будто ему тогда рассказывали, что все евреи переехали на Мадагаскар.

Это представление: Мадагаскар — остров евреев, долго сохранялось в его сознании. Если он сегодня слышит слово Мадагаскар, снова всплывает это представление об острове евреев.)

Писать только правду, по возможности устранять заблуждения. Одно заблуждение, касающееся того времени, когда жила девочка Анни, уже устранено.

Я кое-что нашла, говорит мать. Тебе это будет интересно. Она выдвигает ящик стола и вынимает из него маленькую книжечку в сером картонном переплете. На обложке — стилизованный серый орел, под ним готическим шрифтом: Родословная.

Я открываю эту книжечку, читаю, что там написано под заголовком К сведению, читаю дальше все, что написано готическим шрифтом на одиннадцати страницах. Высочайшим долгом народа является сохранять свою расу и кровь в чистоте