Пирамида предков - Ильза Тильш

том, будто она, бросив пятнадцатикилограммовую бомбу, убила восемьдесят арабов; и хотя было ясно, что бомбу такого веса девочка не могла бы даже поднять, она предстала перед военным трибуналом.

В Англии чиновники протестовали против губной помады и коротких юбок на службе. Они говорили, что мужчине невозможно сконцентрироваться на работе, если у машинистки, которая печатает под диктовку, накрашенные губы, напудренные щеки и лак на ногтях.

В этом необычайно жарком августе напряженная ситуация между Россией и Японией обострилась и начала вызывать тревогу, немецкие маневры и проводящиеся в их рамках глобальные перемещения войск внушали беспокойство международной общественности. Но немецкая пресса подчеркнула, что третий рейх не собирается устраивать ни демонстраций на границе, ни показательных маневров. Военный листок Немецкое сопротивление обозначил 1938 год как год маленьких маневров. Только в 1941 году в Германии пройдут всеобщие маневры с призывом всего личного состава армии.

В этом пылающем от жары августе английский лорд Вальтер Рансимен, виконт Доксфорд, род. в Южном Шилдсе 19.11.1870, политический деятель, член нижней палаты и министр, предпринял ознакомительную поездку по чехословацким областям, населенным судетскими немцами. 3 августа в 13 часов 58 минут он прибыл в Прагу. В воскресенье перед его отъездом в Англию в церкви Св. Троицы в Коусе (морской порт на северном побережье южноанглийского острова Уайт, с популярными пляжами и оживленным прибрежным судоходством) отслужили мессу за удачный исход миссии и за обеспечение мира в Чехословакии. Дейли Геральд озаглавила в тот день свою передовицу Пожелаем удачи.

Информация, собранная лордом во время поездки, внесла свой вклад в подготовку материалов для соглашения, подписанного 29 сентября в Мюнхене государственными деятелями Гитлером, Чемберленом, Муссолини и Даладье и направленного на разрешение чехословацкого вопроса.

Малышка Анни провела в августе некоторое время у своих дедушки и бабушки в Мэриш-Трюбау, овладела искусством прыгать в воду вниз головой в бассейне недалеко от теннисных кортов, потом поехала с родителями на курорт Уллерсдорф, где они и раньше часто бывали; на этот раз они провели здесь несколько дней.

(Тогда, говорит отец, как раз, когда мы были в Уллерсдорфе, лорд Рансимен поехал туда. Я обращаюсь к малышке Анни и прошу ее вспомнить. У Анни осталось множество воспоминаний об Уллерсдорфе, но среди них нет никакого лорда Рансимена.)

Однажды, в сентябре 1938 года, когда занятия в школе уже начались, Анни захотела пойти в один магазинчик, который был в нескольких минутах ходу от дома, чтобы купить на сэкономленные деньги леденцов. Мать запретила ей выходить, сказав, что на улице сейчас опасно, в городе солдаты, чужие солдаты, может быть, они Анни ничего и не сделают, но она, мама, хочет, чтобы Анни оставалась дома. Анни, несмотря на это, тайком вышла из дома, увидела солдат, прошла мимо них, они разговаривали друг с другом по-чешски, Анни купила леденцы и вернулась домой, живая и невредимая.

Вечером того же дня мать быстро и молча упаковала чемодан. Куда мы едем? — спросила Анни, но мама не ответила. Этой же ночью они уехали в Вену.

Позже я узнала, отец был офицером запаса чехословацкой армии, он получил приказ о призыве и очень испугался. Испугался? Чего? Необходимости стрелять в людей. Но ведь он был всего лишь врачом санитарной службы? Да, верно. Но в тот момент, когда он держал в руках повестку, он о таких нюансах не думал. Память о войне, обо всем, что он увидел и пережил на войне, обо всем, что ему довелось увидеть вместе с другими, еще крепко держалась в его голове. А война носилась в воздухе, самая ужасная из всех, гражданская война. Вероятно, он не боялся стрелять, он боялся увидеть, как граждане одного государства будут стрелять в своих же сограждан. Я раздумывал недолго, говорит отец, я просто решил уехать отсюда, убежать, через границу, туда, где меня не заберут на войну.

Вот так в сентябре 1938 года Анни очутилась в Вене. Это было в конце месяца.

Первое впечатление: аллеи, улицы, окаймленные высокими зелеными деревьями.

Второе впечатление: узкая улочка, в которой все дома казались на одно лицо, там жили железнодорожники, это был окраинный район Вены Флоридсдорф.

Во Флоридсдорфе жила тетя София, кузина бабушки Анны, которая часто приезжала в гости в Б., она всегда носила причудливые шляпы, которые мастерила сама. У нее мы поселились в крохотной комнатушке, и нельзя сказать, чтобы тетя пришла от нашего появления в бурный восторг.

Очень маленькая кухня, огромное дерево, которое высилось над домом, затеняя и без того темные и мрачные комнаты, — вот что осталось в памяти. Запомнилось также мрачное лицо старой тетки, которая не любила детей.

Отдайте ее в гитлерюгенд, сказала тетка Генриху и Валерии, там хорошо кормят, и у них там много развлечений. Ей, правда, еще всего девять лет, но, я думаю, ее возьмут.

Третье впечатление: множество девочек, все старше Анни, сидят в какой-то спартанского вида комнате и учат песню. Более или менее выучив текст и мелодию песни, они выходили на улицы предместий. Анни пела в полный голос: Направо и налево, направо и налево бросает взгляды старик-обыватель. Песня подходила к ритму шагов, громкая, зажигательная песня. Мы идем только вперед. А что такое обыватель? — спросила Анни за ужином. Где ты это взяла? — спросила мать.

Анни спела песню.

Тетя засмеялась, а мать испуганно посмотрела на нее.

Вот тебе и результат, сказал Генрих Валерии, в такое время нельзя выпускать детей на улицу.

Глава 15

Я, Анна, поставила перед собой задачу записать все, как оно было, всю правду.

Что это такое, правда? То, что мы видим, чувствуем, пробуем на вкус, одним словом, осмысленно воспринимаем, то, что мы слышим ушами, ощупываем кончиками пальцев? То, что нам рассказывают другие, люди, которые кажутся нам надежными источниками информации, то, что написано в книгах, авторов которых мы считаем объективными? То, что было увидено, прочувствовано, услышано, ощупано другими, то, что они узнали от других, на кого тоже можно положиться?

Мои глаза — сложно устроенные аппараты, они показывают цвета, которые я называю словами, эти слова я переняла в детстве от других, а они тоже когда-то у кого-то их узнали. Трава зеленая, снег белый, если не грязный, небо иногда голубое, когда по нему не тянутся облака, когда оно не окрашено смогом большого индустриального центра. Если я порежу палец, красная кровь закапает из раны. Насколько зелена трава, насколько бел снег, насколько красна кровь, зависит, кроме всего прочего, и от моего типа восприятия. Я не в