Пирамида предков - Ильза Тильш

Бывшая кухарка Генриха, чешка, жена стекольщика: если она что-нибудь теряла, то брала с ночного столика гипсовую статуэтку святого Антония и шла с нею на поиски, святой Антоний, помоги, и святой Антоний всегда помогал, по крайней мере в большинстве случаев. Святой Вит, помоги мне проснуться вовремя. Нужно было большим пальцем ноги семь раз постучать по краешку кровати, и тогда ты просыпался ровно в семь.

Девочка была набожна.

Девочка была болезненно правдива, строгий голос матери, случайно оброненная фраза. То смятение, в которое девочка пришла из-за этой фразы, сказанной матерью одному родственнику, слово болезненно, страшное слово. Ежедневные размышления о значении этого слова, невозможность заснуть под его грузом.

Бог добр, святые добры, отец и мать добры, добр и президент, в его честь в школе пели гимн, Где мой дом, моя родина, в честь него на лацкане носили бело-красно-синий значок в виде флажка, в школе учили наизусть его биографию, все знали, что его мать немка. Когда президент сложил свои полномочия, Анни была ученицей первого класса народной школы, когда он в восемьдесят семь лет умер, ей исполнилось восемь лет.

Припоминается одна праздничная процессия, которая шла через городскую площадь, чешские парни и девушки в цветастой национальной одежде, мальчишки на разукрашенных велосипедах, маленькие девочки в разноцветных шелковых юбках, пышные нижние юбки обшиты кружевами, девочки толкали впереди себя кукольные коляски. Анни услышала фразу, которую мать сказала жене чешского врача: а моей девочке нельзя участвовать в этом празднике.

В другой раз украшенная зелеными ветками повозка, немецкие парни и девушки в белых гольфах, девушки с венками из васильков на голове, много сверстников Анни, но ей не разрешили поехать со всеми, хотя она тоже была приглашена. Я тебе запрещаю, сказал отец.

Цветок василька в петлице, венок из васильков на голове — это были символы немецкого национализма, говорит отец. Память сразу подсказывает, что в семье Генриха всегда говорили по-немецки, все члены семьи были немцами (и Йозеф, чье имя, темперамент и тип лица говорят о славянском происхождении, тоже был немцем. Постой, как же так, говорит Бернхард) — и, несмотря на это, ни мать, ни отец никогда не носили васильки в петлицах или на голове.

Малышка Анни сидит в углу гостиной, читает любимые книги и журналы: Упрямица, Гнездышко, Ангелок на башне, Когда я был крестьянским мальчиком, Через пустыни, Через дикий Курдистан, Сокровище в Зильберзее, Виннету.

Детская радость и детская боль. Запомнились лишь те печали, которые бывают в детстве у каждого, но касаются в основном тебя лично и твоей семьи. То, что выходило за эти рамки, оставило в сознании ребенка лишь слабый отпечаток.

Ты должна помнить об этом, говорят мне иногда дети, ты ведь жила тогда. Да, говорю я, но я была ребенком и замечала только то, что касалось меня лично.

Что из происходившего и грядущего, из того, чего — часть взрослых боялась, а другая часть ждала с надеждой, отпечаталось в сознании ребенка? Ничего из речи, произнесенной английским премьер-министром ночью 2 марта 1939 года по поводу Австрии. Ничего из слов премьер-министра Чехословацкой республики, сказанных в Пражском парламенте 4 марта 1938 года, об отношениях его государства с Германией. (Тем самым мы отклоняем любую попытку вмешательства в суверенитет нашего государства, однако приветствуем плодотворное сотрудничество на основах равенства и невмешательства.)

И конечно, ничего из речи федерального министра внутренних дел и безопасности доктора Зейс-Инкварта, произнесенной в Линце 6 марта 1938 года, в которой, как я смогла понять из газетного сообщения, с австрийской стороны вновь объявлено о стремлении наладить с Германией дружественные отношения и обеспечить национал-социалистически настроенной части населения в рамках отечественного фронта на основах равноправия и согласно закону возможность свободного сотрудничества в формировании политической воли.

Ничего из воззвания к Австрии доктора Шушнигга от 10 марта 1938 года (но теперь я хочу и должен знать, желает ли народ Австрии иметь отечество такое же свободное, как у немцев, такое же независимое и социальное, христианское и единое и при этом не терпящее никаких партийных склок… И посему, крестьяне и горожане, мужчины и женщины, я возвысил сегодня свой голос и призываю вас в следующее воскресенье, 13 марта сего года, на всенародный референдум.)

За речью австрийского бундесканцлера последовала длившаяся минуту буря ликования. Оркестр и хор исполнили песню Андреаса Хофера, которую все собравшиеся пели стоя, клятвенно подняв палец. В довершение всего — бурные выкрики «да здравствует Шушнигг!» и овации в честь канцлера, которые тысячекратно повторились на всех площадях и улицах, где многие тысячи громкоговорителей транслировали его речь.

Весь мир должен увидеть нашу волю к жизни; посему народ Австрии как один человек да поднимет свой голос за! В субботу, 12 марта 1938 года, было сформировано правительство Зейс-Инкварта.

Нынче железной поступью шагает история Австрии. («Новая свободная пресса», Вена, воскресенье, 13 марта 1938 года.)

Я вспоминаю трибуну, сооруженную где-то в районе Ринга, говорит Бернхард, ему тоже, как и Анни, в 1938 году было 9 лет, по-моему, трибуна стояла перед памятником Марии Терезии, то есть напротив Триумфальной арки. Я могу ошибаться, возможно, это было в каком-нибудь другом месте Ринга, но, когда я вспоминаю парад войск, отдающих честь Гитлеру, у меня перед глазами всегда одна картина: Гитлер, стоящий на трибуне, все вновь и вновь вскидывающий руку, другая, левая, рука — на животе, на портупее, так назывались поясные ремни, а на заднем плане, то есть позади Гитлера, — памятник императрице.

Тогда я впервые увидел, как идут солдаты парадным шагом с личными штандартами.

Я вспоминаю митинг на площади Героев 15 марта 1938 года, я вспоминаю, что площадь Героев кишела людьми. Там собралась грандиозная толпа. Люди забирались на деревья, на крыши домов, на фонарные столбы. Я никогда до того и никогда после не видел столько людей в одном месте. У меня в памяти запечатлелись отдельные фразы, которые тогда говорил Гитлер.

Немцы! Мужчины! Женщины!

Эта страна — страна немцев!

Такое великое чудо за столь короткий срок с Божьей помощью.

Я провозглашаю вступление Австрии в Германский рейх!

Я уже не помню, с кем я тогда ходил на площадь Героев, говорит Бернхард, может быть, с отцом, или с братом, который на десять лет меня старше, или с одним из братьев моего отца. А может быть, мы там были все, возможно, и моя мать тоже.

Возможно, говорит Бернхард, я вообще не был на площади Героев, может быть, я сам себя в