Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

class="p1">Позже, когда в доме стали сдаваться внаем комнаты, в той самой спальне поселился Мики Бирн с женой и тремя ребятишками; я сама слышала, как миссис Бирн рассказывала, что часто ночами кто-то поднимает детские кроватки – кто и как, ей было не уследить; все детишки, что ни час, вопили от испуга и вели себя совсем как маленькая девочка – дочка домоправительницы. Однажды на ночь бедняга Мики хлебнул маленько – с ним это иной раз случалось; и что вы думаете? – среди ночи ему почудился на лестнице шум; под хмельком ему ничего другого не пришло в голову, как выйти самому посмотреть, что там стряслось. После этого миссис Бирн услышала лишь слова «О боже!» и звук падения, от которого затрясся весь дом; дело ясное: мистера Бирна нашли внизу на ступеньках со сломанной шеей – он свалился, перелетев через перила.

Потом горничная добавила:

– Я сойду в переулок и пришлю Джо Гавви, чтобы он упаковал остатки чайной посуды и отнес все вещи на вашу новую квартиру.

И мы вместе двинулись в путь, а когда в последний раз переступили зловещий порог, то – не сомневаюсь – каждый из нас вздохнул с облегчением.

Законы, которым издревле подчиняются писатели, требуют препроводить героя не только через уготованное ему приключение, но и дальше, в широкий мир, поэтому я добавлю еще кое-что. Вы, вероятно, уже поняли: чем является для обычного автора герой романа, с его плотью, кровью и костями, тем для смиренного составителя этой правдивой истории видится старый дом, с его кирпичами, деревом и известкой. И посему долг велит мне поведать о крушении, которое в конечном итоге его постигло; эта незамысловатая история происходила так: приблизительно через два года после описанных выше событий дом взял в аренду врач-шарлатан, называвший себя «барон Дульстёрф»; он уставил окна приемной бутылочками с неописуемыми монстрами, законсервированными в бренди, и увесил газетными объявлениями – велеречивыми и лживыми, как им и положено быть. Указанный джентльмен в ряду своих достоинств не числил трезвости; однажды ночью, приняв в себя немалое количество вина, он случайно поджег кроватный полог, обгорел сам и дотла сжег дом. После пожара здание перестроили, и временно там водворился гробовщик.

Я рассказал вам о наших с Томом приключениях, присовокупив некоторые важные дополнительные подробности; обещанное я исполнил, а теперь пожелаю вам доброй-доброй ночи и приятных сновидений.

Ултор Де Лейси

Легенда Капперкуллена

Перевод Л. Бриловой

Глава I

Якобитское наследие

В юности мне довелось слышать очень много ирландских фамильных преданий, в той или иной степени связанных со сверхъестественным; некоторые из них были весьма необычными и, все без исключения, в высшей степени интересными, во всяком случае для ребенка. Одно из них я намерен сейчас изложить, сознавая, сколь трудную – если вообще выполнимую – задачу берет на себя тот, кто пытается передать холодным книжным языком повесть, слышанную из уст рассказчика, к услугам которого живой голос, мимика и подходящая мизансцена: старомодная гостиная, камин, кружок взволнованных, внимательных лиц, а снаружи – холодный ветер, скрипы оголившихся на зиму сучьев и, время от времени, стук старых и неуклюжих оконных рам, прикрытых ставнями и занавесками.

Приблизительно на середине пути через романтическую лощину Капперкуллен, вблизи той точки, где сходятся графства Лимерик, Клэр и Типперари, на уединенной в те времена, опоясанной лесом гряде Сливелимских холмов стояли в период царствования двух первых Георгов массивные живописные руины – остатки одного из прекраснейших англо-ирландских замков в Манстере, а может быть, и во всей Ирландии.

Замок этот был воздвигнут на обрывистой кромке лесистой лощины и едва виднелся, укрытый и сам дикими зарослями, которые одевали длинную и одинокую цепь холмов. На многие мили вокруг не было ни единого человеческого жилья, за исключением полудюжины лачуг и крытой соломой часовни – они расположены у нижнего конца лощины, на рваной опушке величественного леса, и называются деревушкой Мурроа.

Благодаря своему отдаленному, труднодоступному местоположению замок не был полностью опустошен. Слишком дорого обошлось бы удаление даже громоздкой и тяжелой дубовой отделки, не говоря уже о стенах и плитах перекрытия. Все, что стоило затраченных усилий, давно уж было увезено. Прочее было оставлено во власть другому разрушителю – времени.

Наследственными собственниками этого внушительного здания и обширных земель в близлежащих графствах (упомянутых мною выше) были члены английского семейства Де Лейси, давно уже натурализовавшегося в Ирландии. Эту часть своих владений Де Лейси приобрели в годы правления Генриха VIII и удерживали ее, несмотря на все превратности судьбы, вплоть до ирландской революции, в ходе которой были лишены гражданских прав и имущества и, подобно другим богатым семействам того периода, потерпели полный крах.

Тогдашний Де Лейси удалился во Францию, где короткое время командовал Ирландской бригадой, пока не заболел. Он оставил армейскую службу, сделался бедным прихлебателем при сен-жерменском дворе и умер в начале XVIII века – насколько мне помнится, в 1705 году, – оставив единственного сына двенадцати лет, носившего странное, но многозначительное имя Ултор[8].

И тут в моей повести наступает черед событий сверхъестественных. Умирающий отец призвал сына к своему ложу, не оставив рядом никого, кроме исповедника. Он велел сыну, во‑первых, по достижении двадцати одного года заявить права на материнское наследство – небольшое поместье в графстве Клэр, в Ирландии, – и вручил ему соответствующие документы; во‑вторых, умирающий наказал мальчику не вступать в брак до тридцати лет, ибо ранняя женитьба отнимает мужество и энергию, что помешает сыну исполнить свое предназначение, которое состоит в том, чтобы вернуть своему роду прежние славу и богатство; затем он повел речь о тайне столь страшной, что мальчик залился слезами, вцепился одной рукой в одеяние священнослужителя, а другой – в холодеющее запястье отца и, дрожа и вскрикивая от ужаса, стал молить его замолчать.

Но священник, проникшись, несомненно, убеждением в важности этих слов, призвал мальчика выслушать их до конца. А потом отец показал ему миниатюру, от которой мальчик также с криком отворачивался, но его заставили все же ее рассмотреть. Ребенка не отпускали, пока он не изучил внимательно запечатленные на миниатюре черты и не смог указать по памяти цвет глаз и волос изображенной на портрете персоны, а также фасон и цвет платья. Затем отец дал мальчику черный ящичек, в котором лежал этот портрет (весьма искусное изображение в полный рост, выполненное масляными красками и гладкое, как эмаль, длиной в девять дюймов), засунув сверху сложенный лист бумаги, который был исписан аккуратным, очень разборчивым почерком.

Документ и этот черный ящичек составили важнейшую