Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

часть наследства, которое разорившийся якобит завещал своему единственному отпрыску; до того времени, пока юный Ултор достаточно повзрослеет, чтобы осознать их ценность и необходимость бережного к ним отношения, отец передал эти предметы в руки священнослужителя.

Когда эта сцена завершилась, у изгнанника на душе стало спокойнее – он повеселел и объявил, что верит в свое скорое выздоровление; плачущего ребенка утешили, отец его поцеловал и вручил мелкую серебряную монетку, чтобы купить фруктов; мальчика в обществе приятеля отослали на прогулку, а когда он вернулся, отец был мертв.

Юный Ултор оставался во Франции на попечении того же священнослужителя, пока не достиг двадцати одного года; тогда он вернулся в Ирландию и без труда получил свое небольшое поместье в графстве Клэр (лишение имущественных прав на него не распространялось).

Там он и стал жить, совершая время от времени печальные одинокие прогулки по обширным землям, некогда принадлежавшим его отцу, и в голове его при этом роились мрачные беспокойные мысли, которые вполне соответствовали предприятию, ему завещанному.

Изредка Ултор Де Лейси посещал Париж, куда стекались обычно преследуемые и недовольные из Англии, Ирландии и Шотландии; там же, едва перешагнув тридцатилетие, он женился на девице из такого же обедневшего ирландского рода. Новобрачная последовала за супругом в Манстер и там в их печальном и одиноком жилище подарила ему одну за другой двух дочерей: старшую, темноглазую и темноволосую Элис (она отличалась задумчивостью и рассудительностью) и Уну, четырьмя годами младше, обладательницу больших голубых глаз и чудесных золотистых волос.

Их несчастная мать была, как я полагаю, созданием по натуре веселым и беспечным, похожим на ребенка; обреченная на скучную уединенную жизнь, она чахла. Во всяком случае, умерла она молодой, и дети остались на попечении своего угрюмого отца. Время шло, девочки выросли и стали, как говорит предание, настоящими красавицами. Старшей было назначено уйти в монастырь, а младшей отец надеялся найти жениха, соответствующего ее высокому роду и ослепительной красоте, если не будет бита та карта, на которую он поставил все, что имел.

Глава II

Феи в замке

Произошел мятеж 45-го года, и Ултор Де Лейси оказался одним из немногих ирландцев, предательским образом вовлеченных в эту дерзкую, романтическую затею. Разумеется, его искали, чтобы арестовать, но не смогли найти. Молодые леди, как прежде, продолжали жить в уединенном доме в графстве Клэр; что же касается их отца, то некоторое время даже им было неизвестно, остался ли он в Ирландии или скрылся по ту сторону пролива. Должным порядком, после осуждения за измену, маленькое имение Ултора Де Лейси было конфисковано. Это был сокрушительный удар – страшное и жалкое пробуждение от длившейся всю жизнь грезы о возврате былого величия.

Как положено, явились чиновники, чтобы забрать имение в казну, и молодым леди пришлось удалиться. К счастью для них, священник, о котором я упоминал выше, не разделял твердой убежденности их отца, что обширные владения предков непременно к нему вернутся; по совету священника, дочерям, согласно брачному контракту родителей, отписывалось каждой по двадцать фунтов в год – отныне только эти деньги спасали наследниц гордого рода от полной нищеты.

Однажды поздно вечером группа деревенских мальчишек возвращалась с прогулки по тенистой и извилистой лощине Капперкуллен, где они набрали лесных орехов и черники; взглянув через навес из плюща и могучих ветвей на одну из башен замка, которая возвышалась над пропастью у края уже окутанной сумеречными тенями лощины, они с удивлением – и даже с испугом – заметили красноватый свет, струившийся из узкого окна.

– Посмотри-ка, посмотри – это башня пуки! – послышались возгласы на местном ирландском диалекте, и все обратились в бегство.

Дно лощины усеяно крупными обломками скал, а в промежутках, среди густого подлеска, вздымаются высокие стволы древних деревьев, поэтому бежать здесь очень нелегко. Было уже темно, и дети из последних сил, спотыкаясь о камни, продирались через заросли ежевики и лещины. Маленький Шейн Малл Райан, последний из стайки охваченных паникой ребятишек, крикнул товарищам, чтобы они его подождали, и увидел белую фигуру, внезапно возникшую в зарослях у подножия ступенчатого спуска, который вел в лощину от самой стены замка; фигура бросилась мальчугану наперерез, и грубый мужской голос воскликнул:

– Попался!

В тот же миг мальчуган, закричав от ужаса, споткнулся и упал; сразу за тем он почувствовал, как кто-то с силой схватил его за руку и рывком поднял на ноги.

Издав истошный вопль, мальчуган принялся жалобно молить о пощаде.

– Кто там, Ларри, в чем дело? – Эти слова слетели через покров ветвей из башенного окна. Они прозвучали чисто и сладостно, как низкие ноты флейты.

– Ребенок, миледи, только и всего. Мальчик.

– Он поранился?

– Ты поранился? – спросил человек в белом, крепко держа малыша, а потом повторил свой вопрос на ирландском, но мальчик продолжал заливаться слезами и жалобно причитать, моляще сложив руки и пытаясь встать на колени.

Сильная рука Ларри заставила ребенка выпрямиться. Он действительно поранился: с брови стекала кровь.

– Поранился, миледи, самую малость.

– Приведи его сюда.

Шейн Малл Райан оставил мысль о сопротивлении. Он не сомневался, что попал к «славному народцу», который продержит его теперь в плену вечность и еще один день. Противиться было бесполезно. В растерянности он покорился своей участи и, ведомый все той же узловатой старческой рукой, достиг края обрыва. Оглядевшись, он увидел высокий таинственный лес и серый фасад замка; в неверном свете луны этот пейзаж казался порождением сна.

Старик, шагавший с ним рядом на тонких жилистых ногах, был одет в грязный белый сюртук с голубой отделкой и большими оловянными пуговицами, из-под видавшей виды треуголки выбивались серебряные пряди волос; в морщинистом лице старика, хитром и решительном, мальчик не разглядел ни искры доброты, в лунном свете оно казалось совсем белым и призрачным – именно так, согласно представлениям мальчугана, и должны были выглядеть феи.

Старик молча повел мальчика через большие арочные ворота по двору, заросшему травой, к двери в дальнем углу здания, затем, круг за кругом, в темноте, по каменной винтовой лестнице и, наконец, привел его в просторную комнату, где в заброшенном прежде камине пылали торф и поленья, висел над огнем горшок, а рядом хлопотала старая женщина с большой деревянной ложкой. В железном подсвечнике стояла одна-единственная свеча; на полу, а также на столе и на стульях валялся всевозможный хлам: сложенные в кучку старые и выцветшие портьеры, коробки, одежда, оловянные тарелки и уж не знаю что еще.

Но не это приковало к себе испуганный взор малыша, а две леди; одеты они были в красные драгетовые, как у манстерских и коннаутских