Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

В один из дней мы отправились по дороге в даль – исследовать, куда она ведёт. На самом деле дороги было две: нижняя и верхняя. По нижней дороге на грузовике мы приехали на Ленинск. Никакого перерыва между новой и старой частью посёлка я тогда не заметила. Въехали в посёлок, затем вдоль по длинной улице между домами, пока не подкатили к нашему дому на Больничной улице.

Верхняя дорога была пешеходной, шла она по холмистой местности, поросшей невысоким лиственным разнолесьем. И вот эта дорога станет для меня главной, потому что по ней я буду уже через год бегать в другую школу: от нашего дома – по плотинке и дальше за посёлок, почти два километра в пути. Дорога шла, как я уже сказала, небольшим леском, а справа от дороги, оказывается, тянулись «отвалы» – каменистые гряды пустой породы. Спустя годы они заросли кустарником и деревьями. В этих местах издавна велись разработки золота. Как добывается золото, мы знали с малолетства, поскольку родились и росли в золотоносном крае.

Люся Чегодарь

Здесь, на улице, напротив нашего дома я познакомилась с Люсей Чегодарь, ставшей моей закадычной подружкой, пока наша семья жила на Ленинске. Нет, я вовсе не забыла о Зое Конюховой и скучала по ней, но что же делать? Далеко она. Прощаясь, мы с нею договорились, что будем писать друг другу письма. И даже первые свои стихи в жизни я посвятила ей. Сочинила их в зимнюю, тоскливую пору, когда ни с того, ни с сего мною овладела ностальгия по Верхним Карасям.

Спустя много, много лет, будучи взрослой, я навестила Зою Конюхову в Миассе на Машгородке. Угостив меня вкуснейшим пирогом с капустой, она вдруг спросила:

– А ты помнишь, какие стихи мне сочинила?

Про стихи я совершенно забыла. И Зоя, покопавшись в бумагах, вынула тетрадный листочек. Сверху моей детской неверной рукой был нарисован «герб» с надписью «За верную дружбу!». Стихи обрамляла трёхцветная рамочка, очерченная мной по линейке, но всё равно кривовато.

Я стала читать «стихи», смеясь и умиляясь до слёз. Стихи, конечно, были ужасно плохие, беспомощные, с повторами рифм и смысловых фраз, но в них очень естественно переданы мои чувства, моя «тоска по родине» и любовь к подружке. Вот они:

Помни вместе прожитые годы,

Дорогая подружка моя,

Как во время прекрасной погоды

Мы играли с тобой, а теперь я сижу без тебя.

Я сижу, вспоминаю о том,

Как мы вместе бродили в лесу,

Вспоминаю о доме родном

И о том, как играли с друзьями в саду.

Я сижу и мечтаю теперь,

Как мне снова пробраться туда,

И, подруга моя, мне поверь,

Что исполнится эта мечта.

И опять мы с тобою в саду

Будем вместе на травке играть,

И опять эту нашу мечту

В этот час будем мы вспоминать.

Помни! Ты мой единственный друг!

Эти строчки тебе посвящаю,

Потому что нет лучше подруг

У меня. О тебе я всегда вспоминаю.

А пока ты до этого дня

Герб о дружбе наш сохрани.

Я прошу! Не забудь ты меня!

И запомни вот эти стихи!

Никакого сада с травкой у нас не было. Вставила «сад» в свои стишата «для красоты». Все игры проходили обычно на улице или в ближайшем лесочке на Зырянке.

Увы! Новая жизнь увлекла меня. Письма писала всё реже и реже. А место Зойки в моём сердце прочно заняла Люся Чегодарь. Она жила в доме наискосок от нашего, и вскоре я зачастила к ней.

Люсин папа Василий Кондратьевич – ого, какой! Директор начальной школы, в которой с осени мне предстояло учиться в четвёртом классе. Мама Елизавета Николаевна на данный момент не работала. Люся была младшей в семье. Старшие три сестры – Галина, Тамара, Эра, взрослые, жили отдельно. Люся показывала мне аккуратно оформленный альбом, с надписями под фотографиями, по которым можно было проследить многие периоды жизни Чегодарей. Одна фотография меня поразила. Это групповой снимок учителей на каком-то съезде в Москве. В центре снимка сидит не кто-нибудь, а Надежда Константиновна Крупская, жена Ленина, и совсем недалеко от неё виден Василий Кондратьевич. Ого, с кем он встречался! Довольно много «военных» фотографий, когда Василий Кондратьевич был на фронте. Последний снимок перед демобилизацией – вдвоём с другим военным, они пожимают друг другу руки – и трогательная надпись: «Прощай, дорогой друг Ваня!»

Люся оказывала на меня большое влияние, в какой-то мере благодаря ей я стала с четвёртого класса круглой отличницей вплоть до окончания школы, несмотря на перемену школ и учителей. В Верхних Карасях я как-то сбавила старания в учении и съехала с пятёрок на четвёрки. Главным делом тогда оставалась «улица». К третьему классу испортился почерк, да и как можно было красиво и каллиграфически писать на сшитых разносортных тетрадных листах из-за нехватки тетрадей? В Карасях не помню также, чтобы учебники нам выдавали на весь год. Учебников не хватало, их выдавали ученикам по очереди. А письменные домашние задания учительница, как правило, записывала сама в наши тетрадки: решить такие-то примеры, написать такие-то строчки. На уроках по письму писали диктанты, при этом учительница, диктуя, чётко проговаривала каждое слово и каждую букву в слове, как оно было написано, а не слышалось в разговоре.

На Ленинске учение в школе превратилось для меня в процесс получения знаний, к этому процессу надо было прилагать ежедневный труд.

Накануне первого сентября прибежала Люся и позвала меня в школу. Во-первых, мне надо было записаться в четвёртый класс – я же новая ученица. Во-вторых, в этот день выдавали учебники. Впервые у меня будут теперь собственные учебники по всем предметам! С радостью, но и осторожно, чтобы не испачкать, случайно не порвать, я листала дома страницы, читала, разглядывала картинки – и так мне захотелось поскорее пойти в школу!

А Люся вовсю уже готовилась. Она тщательно обёртывала каждый учебник газетной бумагой от «Пионерской правды», которую выписывал её папа-директор, а в моих глазах эта детская газета имела не меньшую ценность, и до этого я не знала, что для детей выпускаются отдельные от взрослых газеты.

Потом из тетрадного листа в клетку Люся вырезала этикетки, обвела их рамочкой и подписала, по какому предмету учебник – но, главное, как подписала! Такого каллиграфического почерка я ещё не видела, и мне захотелось научиться писать так же красиво – буковка к буковке, с одинаковым наклоном, без единой помарки. На какое-то время