Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

стал объявлять номера концерта. При этом он касался «волшебной палочкой» книжной обложки, а «артисты» изнутри толкали первую раму и выходили из «книги» кто кем. Люся Чегодарь – Снегурочкой читала новогодний стишок, я – Снежинкой кружилась на сцене под гармошку, кто-то был зайцем, кто-то медведем. И не у всех были карнавальные костюмы. Кто заяц, а кто медведь – надо было догадываться по стихам, которые они читали. Мы с Люсей изготовили одинаковые кокошники на голову (мы их называли «коронами»), несмотря на то, что выступали в разных ролях: она – Снегурочка, я – снежинка. В конце представления под призывные крики участников из книги вышел дед Мороз – переодетая чья-то мама – и раздал ребятам подарки: обычные кулёчки с обычными конфетами-подушечками и пряниками, которые продавались в нашем магазине. Но как мы им радовались!

День за днём, день за днём, и вот весна с Первомаем, а после первомайского праздника началась усиленная моя подготовка к экзаменам. Готовились вместе с Люсей Чегодарь – повторяли правила по грамматике и по арифметике, на зубок выучили выданные нам учительницей билеты по устному экзамену. Обе сдали на пять и получили похвальные грамоты. Помню даже, какую фразу я разбирала по членам предложения на устном экзамене по русскому языку: «Возненавидел Павка попа всем своим существом». Какой Павка? А из романа Островского «Как закалялась сталь», который я читала и перечитывала – так мне нравился этот Павка Корчагин, сорванец-мальчишка. В общем-то он совершил пакостный поступок: насыпал махорки в пасхальное тесто, чтобы нагадить попу, которого он возненавидел. И вот это предложение из романа досталось мне на экзамене.

Наступило лето – гуляй не хочу. Наш выпускной класс распался. Мы перешли в пятый класс. Большинство учеников решило продолжать учение в ближней школе-семилетке № 44 за околицей «нашего» Ленинска. К сожалению, и мой верный товарищ и брат Шурка Бодров тоже. А мы с Люсей Чегодарь, прокричав с «дивана» «Прощай, школа!», не без совета родителей выбрали школу-десятилетку № 42, где уже учились мои старшие братья и где учительницей математики работала старшая сестра Люси Галина Васильевна Макарова, а непонятную мне пока физику преподавал муж Галины Васильевны, недавний фронтовик, Валентин Владимирович Макаров. С осени – новая перемена в моей школьной жизни, с другими учителями и другими ребятами. Ничего! Я теперь с Люсей, вдвоём нам не так страшно и скучно будет бегать два километра до нашей новой школы.

Опять другая школа

Школа № 42, в которой я теперь училась, стояла на горе, и гора называлась Школьной. Деревянное здание выстроено растянутой вширь буквой «П». В правой половине здания обучались младшие классы, в левой – старшие, общим был коридор. За зданием школы находилась спортивная площадка для уроков физкультуры; спортзала у нас не было, на зарядку выходили в коридор. В коридоре в праздничные дни проводились школьные вечера с художественной самодеятельностью и танцами под патефон. Классов не хватало, поэтому учились в две смены. Очень хорошее место выбрано для школы. Среди берёзок она смотрелась весьма живописно, и с горы открывался чудесный вид. А склон горы был очень крутым и обрывистым – когда бежали по нему, рисковали навернуться и разбить себе что-то о выступающие из земли камни.

В 2004 году я побывала проездом на Ленинске, видела остатки школы на Школьной горе. От неё осталась лишь одна половина, да и ту, вероятно, снесут. Новое школьное здание выстроено в другом месте. А мне жаль. Уж очень место весёлое да видное. Жаль, если просто останется пустырь. Ленинск, кажется, вымирает. Людей осталось немного. Побродили мы с племянником на неуютном пустыре, и грустно мне стало. На месте памятника императору Александру Первому, которого и в «моё» время давным-давно не было, – бетонный короб автобусной остановки.

Самое удивительное – отсутствие людей в разгар дня. Пока бродили, не встретили ни одной человеческой души. Прииск, обогативший государство и в царское и в советское время тоннами золота, не получил от государства никакой поддержки на строительство и создание новых рабочих мест и ныне представляет собой жалкое зрелище. Ну что у нас за страна такая?!

Позднее из интернета я узнала, что на Ленинске действует какое-то нефтеперекачивающее предприятие и хоть какие-то рабочие места появились. Выстроены новые дома, и школа № 42 теперь тоже там.

Но тогда, в мои школьные годы, я не думала о будущем Ленинска. Я знала одно: надо учиться и отправляться в «дальние страны», набираться ума-разума, взрослеть.

Школьная моя жизнь шла своим чередом. Теперь по каждому предмету был свой учитель, а это означало, что каждый учитель подходил к тебе со своей меркой. А мы с Люсей, как взяли курс на отличную учёбу, так и не меняли его.

Вот такие предметы входили в школьную программу в пятом классе: русский язык устный, русский язык письменный, литература, арифметика, естествознание, история, география, немецкий язык, рисование, физкультура.

В пятом А классе классным руководителем была Мария Ивановна Антонова, она же вела уроки истории. Мне она нравилась – приветливая, нестрогая.

На следующий год Мария Ивановна, оставаясь учительницей истории, стала ещё и старшей пионервожатой школы, а классное руководство нашего класса приняла учительница немецкого языка и мама моей новой подружки Эммы Гребельской Евгения Зиновьевна Ройзен.

Я запомнила Евгению Зиновьевну не отстранённо строгой, а, наоборот, близкой к нам по-домашнему. И я её запомнила больше вне класса, наверное, потому, что немецкий язык не так уж поначалу привлекал меня. «Дер рабе, дер кнабе» – я, конечно, старательно заучивала, делая почему-то акцент на артиклях и специально произнося звук «р» отчётливо-раскатисто по-русски, что оказалось в последующих моих познаниях немецкого вовсе неправильным: немцы так не говорят, но мне хотелось, чтобы Евгения Зиновьевна знала, как здорово я заучила немецкие слова и не путала артикли: дер, дас, ди. Непривычно казалось, что эти артикли обозначали род и число существительных – не так, как в русском языке. Но надо, так надо – и это выучим и многое ещё чего. Так же старательно и аккуратно я записывала в тетради простенькие немецкие фразы: «дер Кнабе лизт дас бух», «дас Медхен гейт ин ди Шуле». Попутно возмущалась, почему это «девочка» в немецком языке – среднего рода?

Евгения Зиновьевна не поправляла моё произношение, и вообще в мои школьные годы разговорному иностранному языку не уделялось особого внимания; учили слова, правила, грамматику, а связной речью так, чтобы можно было общаться в жизни (да и с кем?!), мы не владели. Страна после войны отгородилась