Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Подружившись с Эммой Гребельской, я стала бывать у неё дома. Евгения Зиновьевна меня не смущала, хоть и была учительница и классный руководитель. Отца у Эммы не было. В то время не принято было спрашивать, почему у кого-то из друзей отсутствуют отцы. Однажды Эмма показала несколько фотографий. На одной из них – взрослое застолье, за длинным, уставленным едой и выпивкой столом сидят весёлые женщины и только Евгения Зиновьевна, очень грустная, смотрит в объектив. Вероятно, праздновали День Победы. И не у всех мужья, отцы и братья вернулись. И смутно припоминаю фото Эмминого отца – она на него похожа. Фото, вероятно, относится ко времени, когда она ещё не родилась, потому что отец склонился над кроваткой малюсенького старшего братца Эммы.

Очень нравилась мне старшая сестра Эммы Светлана. Мне она казалась полной противоположностью бойкой и дерзкой порою Эмме: мягкая, женственная – барышня, одним словом. Училась она вместе с моим братом Георгием. Однажды мой братец Женька рассказал по секрету, что они с ребятами накидали Светлане в окно веток сирени. Ребята уже женихались и проявляли интерес к девочкам. Мне это понравилось, и я завистливо подумала: хоть бы мне кто-нибудь бросил в окно цветы!

Брат Эммы Валя, на год старше её, учился в одном классе с нашим Женькой. В то время мальчишки меня не интересовали, да и братья мои с дружками порою досаждали. Уж очень они шумными были. Бабке нашей это тоже не нравилось. Вот заявились Женькины соученики, расположились за нашим обеденным столом, списывают решённую Женькой задачку, а рядом на кровати задремала с устатку от домашних дел бабка. Один мальчишка, заскучав, сильно раскачивается на ножках табуретки, которая вместе с ним с грохотом валится на пол. Он поднимается, садится вновь на табуретку и снова качается. И снова падает. Я вижу эту картину из соседней комнатушки. Мне смешно, а бабка теряет терпение, вскакивает с постели и кричит:

– Да что ты, холера, делаешь? Только начну засыпать, а ты – хлобысь! Ишо табуретку сломаешь. Идите, давай, на двор – ну чисто орда, да и только!

Я тянулась больше к девчонкам и охотно откликалась на девичью дружбу.

Вторая моя подружка Галя Груздева, как я считала, родилась в Москве. Их семья действительно жила недолго в Москве, но горная специальность её отца «гоняла» семью по просторам страны: Урал, Казахстан, Сибирь. Бывая у них в квартире, я увидела городскую обстановку, полки и шкафы с книгами. И это ещё что! У них в квартире был чуланчик, оборудованный под тёплую уборную, причём на сидении с «очком» можно было сидеть, и «очко» закрывалось крышкой. Мы-то все, живущие по-деревенски, бегали по нужде в будку на огороде. Мороз в 40 градусов – а ты всё равно бежишь в валенках, шубейке и тёплом платке, коль приспичило. И я даже не знала, что бывают и другие уборные. И что такое унитаз – не знала.

Отца Гали Груздевой я видела редко: он, как и все отцы, день-деньской был на работе. А мама Нина Афанасьевна не работала. Это была интеллигентная дама, начитанная, всегда аккуратно одетая и причёсанная «по-городскому». Ко мне она относилась приветливо и, снисходя к моему деревенскому воспитанию, не очень порицала мои ошибки в разговоре, но и поправляла. Услышав как-то сорвавшееся с моего языка слово «лисапед», она удивлённо вздёрнула брови и поправила:

– Так не говорят, Люся! Надо говорить правильно: «велосипед», иначе над тобой смеяться будут!

А я девочка была самолюбивая и обидчивая, и это замечание запомнила навсегда.

И ещё она посоветовала мне читать дома стихи и отрывки прозы вслух и немного нараспев, чтобы выправилась дикция и произношение.

– Ты, Люсенька, не говоришь, а бубнишь. Иногда тебя трудно понять.

Да уж! Галя разговаривала с матерью наравне свободно владея дикцией и языком. «Москвичка!» – думалось мне. И помню, как я завидовала выразительному чтению Гали на школьном вечере. Она читала шотландскую балладу Стивенсона в переводе Маршака «Вересковый мёд».

К чести моей, я всегда прислушивалась к советам старших и мотала на ус всё сказанное мне. И у подружек перенимала лучшие их черты и умение. Инстинктивно меня тянуло к знающим образованным людям, у которых можно было многому научиться. И мне нравилось, что Галина мама позволяла мне часами сидеть у них и листать журналы «Огонёк», в которых так много для меня было интересного и познавательного! Открывался неведомый мне далёкий мир. И читала я много не для того, чтобы осознавать красоты стиля, языка, а чтобы видеть жизнь людей в другом мире, не похожем на тот, в котором живу я.

Школа на Ленинске – «дом на горе» – была вторым моим домом. Мне нравилось, что с переходом в следующий класс прибавлялись новые предметы, правда, прибавлялось и время на приготовление уроков, и не все предметы (например, физика) давались мне легко. Но и физику я долбила, чтобы пятёрка в классном журнале стояла.

В пятом и шестом классе я училась во вторую смену, потому что зимой солнце всходило поздно, и нам, малолеткам, страшновато было идти утром по лесу мимо отвалов. Старшие мои братцы ходили в школу в первую смену, но и они иной раз с трудом и, проваливаясь в снег, шли в темноте по заметённой метелицей дороге, пока не сообразили использовать короткие самолично выструганные из досок «лыжи». Настоящих лыж с ботинками у нас не было. Герка ещё и смастерил самодельный фонарь, поскольку электрический фонарик отсутствовал в продаже и был недостижимой мечтой любого мальчишки. Братец сколотил фанерный ящичек с выдвижным передним стеклом, а внутрь ящичка прикрепил обычную толстую свечу. И фонарь какое-то время «работал», освещая дорогу в школу, пока Герка не разбил стекло, споткнувшись о кочку.

Зимой иногда был слышен доносящийся издалека вой волков. Близко к Ленинску волки не подбегали. Лишь однажды ночью многие взрослые были разбужены визгливым лаем собак со стороны «татарского аула» на окраине Ленинска. А утром открылась страшная картина: на лесной дороге, чуть подальше околицы, валялись кишки, собачьи головы, снег во многих местах был обагрён кровью животных. Оказалось, что волчья стая с голодухи напала на собак. Волков можно было бы отогнать выстрелами из ружья, но никто не вышел на улицу, потому что у жителей Ленинска ружей не было. Вызвали объездчика и охотников с ружьями, которые ушли вглубь леса, выследили волчью стаю и расправились с нею.

Отучившись вторую смену, мы с Люсей Чегодарь не всегда