Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

третий разряд по стрельбе из мелкокалиберной винтовки. И Женька хотел поступать в лётное училище, Герка – в речное. К армии тогда относились – не то что в нынешнее время – с почтением, и многие мальчишки мечтали стать военными.

Я с интересом рассматривала учебное пособие по военному делу, вытащенное мной из Женькиного портфеля. Пушки, оказывается, назывались по-разному: гаубица, миномёт и т. д. Приводится описание: как устроены винтовки или как рыть окоп и сделать дот. И много чего другого интересного.

Но в целом уроки физкультуры были мной не любимы. Ну что хорошего? Стою такая кривоногая с тоненькими ножками в строю, отдаю цыплячьей ручонкой честь «командиру»! Смех! Да ещё от волнения непременно спутаю ногу: вместо «левой» пойду с «правой» или в повороте кругом повернусь через правое плечо. И в беге я была не быстрой и прыгала в высоту так себе. Не говоря уж о турнике. Я его панически боялась.

Но пионерские построения на торжественных линейках мне нравились. Потому что форма пионерская красивая. Потому что празднично и приподнято. И песни пели хорошие – боевые и патриотические.

В пятом классе я обзавелась ещё двумя подружками.

Одна – Эмма Гребельская, мама которой преподавала в школе немецкий язык и была нашим классным руководителем. Тот факт, что мать и дочь были с разными фамилиями, меня не удивлял. Моя мама по паспорту какое-то время тоже была с девичьей своей фамилией. Надо сказать, что на уроках между мамой и дочкой никакой семейственности не наблюдалось. Евгения Зиновьевна была так же требовательна к дочке, как и к остальным ученикам. А Эмма порою дерзила всем учителям без различия. У неё был острый язычок и ершистый характер, за словом она в карман не лезла. Помню, припозднившись где-то, мы заявились вдвоём к ней домой, и Евгения Зиновьевна возмущённо нас спросила:

– Ну и где это вы шманались?

Эмма тут же нашлась, учитывая специфику работы мамы, ответила вопросом на вопрос:

– Это партицип цвай какого глагола?

И не стала объяснять, где нас носило до темна. Впрочем, Эмма училась хорошо, всегда всё успевала, а в классе была то звеньевой, то председателем совета отряда по пионерской работе и вела эту работу активно, вовлекая нас в разные полезные школьные дела. Эмма, например, устраивала после уроков читку какой-нибудь интересной книжки из жизни пионеров. Даже название книжки смутно припоминаю: то ли «Дом на горе», то ли «Стожары». Собрав нас после уроков, она читала, а мы слушали, а когда книга прочитывалась до конца, надо было устроить «диспут», то есть обсудить содержание книги, а заодно и нашу такую «неактивную пионерскую жизнь». Или объявляет нам:

– У нашей исторички день рождения. Надо купить ей подарок.

Собираем по копейкам деньги, набралось что-то рублей 11, не больше, но хоть зарежь, не можем придумать, что купить. Даже идеи подарка не возникает. Может, конфеты купить в кульке и написать поздравительную открытку? Являемся в магазин, спорим между собой, галдим, и тут вмешивается продавщица:

– Девчонки! Купите в подарок вот эту шёлковую комбинашку! Смотрите, какая красивая.

Но мы сомневаемся (и правильно, сомневаемся): как-то не подходит такой подарок учительнице. А продавщица продолжает нас увещевать:

– Глупые вы – девчонки! Вот увидите, как обрадуется она.

И всё же мы настояли на своём: нехорошо дарить учительнице исподнее-то и купили конфеты подороже. В большом бумажном кульке. Тогда ведь в сельмагах не продавались коробки конфет.

Втайне я завидовала лидерству Эммы, красным нашивкам-полоскам на рукаве – одной, когда она была звеньевой, двум – когда её выбрали председателем совета отряда нашего класса – завидовала её бойкому языку и свободному поведению среди взрослых. Я-то была зажата, стеснялась взрослых, становилась иногда от смущения косноязычной. Вот, например, я не могла читать вслух книги, тем более не могла читать текст или стихи «с выражением». Хотя я много читала и знала много слов, а говорила, приехав из Верхних Карасей, так, как привыкла говорить в сельской местности, где лексический словарь сильно отличался от городского. А в книгах мне были понятны многие слова – читала-то запоем, – но я не знала, как произносится то или иное слово, куда ставить ударение в словах, где читать букву «ё», а где «е», поскольку буква «ё» в печатных изданиях была упразднена. Да и Пушкин, бывало, путал меня. К примеру, в «Онегине» «бифштекс окровавленный» – как правильно читать? Окрова´вленный, окровавлённый или всё-таки окровавле´нный, как получается по стихотворной строчке? От этого моя устная речь изобиловала ошибками, что приводило меня в дикое смущение в среде взрослых интеллигентных людей. На Ленинске интеллигентов было достаточно. Например, педагоги в нашей школе большей частью были приезжие – кто из Москвы, кто из Ленинграда или из других городов. И это явилось следствием войны, когда на Урал эвакуировались многие. Так что в нашей сельской в общем-то школе, были хорошие учителя. Многие окончившие школу ученики поступали в вузы, несмотря на довольно большой вступительный конкурс.

Теперь я догадываюсь, что на Урале оседали не только эвакуированные, но и жертвы репрессий, которым после лагерей не дозволялось жить в Москве и центральных городах. Помню, однажды к нам в дом пришёл по какому-то делу к папке потрёпанного вида «дяденька». Переговорив с папкой, он подошёл ко мне, а я в это время, склонившись над столом, «делала уроки». Дяденька погладил меня по голове и спросил:

– Что ты читаешь, девочка?

На столе у меня лежал Гайдар, «Дальние страны». Дяденька спросил меня:

– А Диккенса читала?

А я даже не знала такого писателя.

– Непременно почитай его «Крошку Доррит», – посоветовал он.

Из разговора папки с мамой я услышала, что этот дяденька – пленный поляк Собаньский, что сына у него расстреляли и живётся ему очень плохо, на работу не принимают, иной раз издеваются, ему одиноко, он скучает по семье, оставленной в Польше. Папка обещал ему в чём-то помочь и о чём-то похлопотать.

Я всегда прислушивалась к советам взрослых, особенно тех, которые были образованны и внушали мне этим самым доверие. Спустя какое-то время я последовала совету этого странного для меня дяденьки, взяла «Крошку Доррит» в библиотеке, но книга мне не понравилась: два тома, длинно и скучно, какие-то сплошные переживания. Воспитанная на русской литературе, вне уроков литературы читающая книги советских авторов, в которых всё понятно и предельно ясно, я не склонна была к такого рода «переживательной» литературе. Вот разве приключения типа «Дети капитана Гранта», пусть из заграничной жизни – это да. И вообще мне нравились книги, в которых главные герои смело