Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

своим ушам, как здорово и с выражением мой рыжий братец прочитал наизусть «Птицу-тройку» Гоголя. Дома я никогда не видела, чтобы он что-то зубрил и запоминал, как я. И на этом же вечере две старшеклассницы сыграли сценку из «Мёртвых душ», в которой дама, приятная во всех отношениях, и просто приятная дама рассмешили своей беседой всех и подвигли меня к тому, что дома я немедленно села читать «Мёртвые души».

Жизнь преподносила нам порою и трагические события. Так, в нашем пятом классе умер Толик Ефимов, хороший, скромный мальчишка. Его, заболевшего аппендицитом, слишком поздно отвезли в больницу в Миасс, у него начался гнойный перитонит. Смерть ровесника потрясла меня, да и не только меня – всю нашу школу. Как это так? Недавно мальчишка носился на переменах по коридору, и вот его предстояло хоронить. Школьный совет постановил подготовить цветы, венки, и для этого многие остались после уроков, и я тоже. Вечером вся школа пропахла свежей хвоей и клеем: еловые ветки из леса доставили ребята. А девчонки под печальные разговоры стали вручную мастерить бумажные цветы, делать венки, перевязывая их красными лентами. Процесс этот был довольно трудоёмким, и в какой-то момент все заскучали. Кто-то предложил завести патефон. И вдруг случилось массовое сумасшествие: забыв об умершем Толике, развеселились и затеяли весёлые и дикие пляски. Увлеклись ими до того, что сторожиха еле выгнала нас из школы.

А на другой день мы шли в траурной процессии. Увидев маму умершего мальчика, услышав её безутешный плач, я, наконец, осознала всю безысходность смерти, расплакалась, но и отметила, что на траурном митинге речи директора школы, учителей и старшей пионервожатой звучали как-то «по-киношному», особенно когда пионервожатая произнесла в конце своей речи фразу: «Прощай, наш дорогой друг и товарищ!», которую я неоднократно слышала в кино про революцию или про войну.

Вскоре смерть мальчишки и вовсе выветрилась из памяти. Где уж мне было представить и понять, что бедная его мама не будет дома находить себе места, страдать от вида каждой вещички, оставшейся от сыночка. Где уж это понять, пока сама не прошла через такую потерю в моей взрослой жизни!

Моя школьная жизнь не ограничивалась одним нашим классом. Так или иначе, мы все вовлекались в единый коллектив. Мои братья, особенно Женька, рассказывали что-нибудь необычное и интересное о своих учителях. Например, к ним пришёл новый учитель по зоологии Алексей Иванович Ухин и однажды принёс на урок мёртвого воробья, разрезал его и демонстрировал на уроке внутренние органы птицы. Зачем он так сделал? А не хватало наглядных пособий, а тут наглядное пособие недавно чирикало под окном. Мальчишки отнеслись к этому нормально, спокойно, а девчонки пожаловались дома, что их тошнило во время показа. Но дальше было ещё хуже. Учитель явился на урок с завёрнутой в газету дохлой кошкой, намереваясь повторить сеанс – показать органы млекопитающего. И тут восстала вся учительская против его методов преподавания. Вообще-то этот учитель мог преподавать все предметы, настолько он был универсален: математику, ботанику и зоологию, химию, русский и немецкий язык. И в любом учебном предмете он ставил выше практику, а не теорию. У Женьки в классе одно время он вёл урок немецкого языка, но совсем не так, как наша Евгения Зиновьевна. И тут же кем-то был пущен пакостный слушок, что этот учитель работал у немцев, поэтому он такой «садист» – режет птичек и кошек, и разговорный немецкий язык знает, потому что учился говорить по-немецки у немцев. Обвинение по тем бериевско-сталинским временам весьма опасное.

К смене школы я привыкла быстро, двухкилометровый отрезок пути от дома до школы тоже не особенно напрягал и заменял ежедневную прогулку на воздухе. Я благодарна своим учителям, заложившим основы будущих моих знаний.

Учебный год 1952/1953 в шестом А классе этой школы оказался для меня последним, но когда он начался, я ещё не знала этого и записывала в чистенький от записей домашних заданий школьный дневник предметы и фамилии учителей, которые будут вести уроки.

День за днём – обыденность

На Ленинске наша семья до следующего переезда жила три года: с мая 1950-го по март, реально по июнь, 1953 года.

И вот сколько лет нам было тогда:

Бабушка Анна Пименовна 61–63 г.

Отец Андрей Алексеевич 35–38 л.

Мама Александра Ивановна 33–36 л.

Брат Георгий 13–16 л.

Брат Евгений 12–15 л.

Я 10–13 л.

Братик Гена 4–7 л.

Мои родители были ещё молодыми, наверное, в их жизни происходило много всего интересного, но меня их жизнь не затрагивала, я считала, что, кроме работы, у них ничего на свете нет. Я знала, что папка работал на гидравлике, но ни разу не спросила его, что это за гидравлика такая и чем он занят на работе.

И родители, хоть и не были отсталыми и пользовались у односельчан и коллег по работе уважением, но вечно занятые своими делами, как-то не особо следили за нашим развитием, считая, что школа автоматически нас образует и выведет «в люди». Папка постоянно призывал нас:

– Только учитесь! Только набирайтесь знаний, пока у вас есть время.

Сам он, имея за плечами образование в семь классов, занимался самостоятельно, читал специальные книги и не ограничивал себя книгами по горным специальностям, но интересовался историей, психологией, медициной, делал какие-то выписки из книг. К концу его жизни накопилось много таких тетрадей с выписками, причём при частых переездах всё своё книжно-тетрадное хозяйство он сохранял и перевозил с собой.

Помню, на Ленинске папка показывал моим старшим братьям книгу, изданную до революции старой русской азбукой, «Личный магнетизмъ». Это был курс лекций по самовоспитанию себя как личности с сильным характером. Подзаголовок книги: «Самообладание и развитие характера». Книгу эту мой отец очень ценил и берёг и, видимо, приобрёл её прежде всего для себя, но теперь подрастали сыновья, и он настраивал их на чтение этой книги.

И папка, и мама в свободную минутку любили читать. Книги брали в клубной библиотеке. Но иные книги они брали у знакомых и почему-то прятали от нас. Вездесущие братья обнаружили как-то под периной родительской кровати запретную для нас книжку потрёпанного вида и без обложки, а значит, и без названия. Вероятно, это была книжка сатирического содержания, однако нас заинтересовал не столько текст, сколько слишком фривольные рисунки. И мы хохотали, увидев на одном рисунке дядьку со спущенными штанами и с голой задницей. Дядька приставил к заднице тележное колесо и, нагнувшись, «палил», как из пушки, в каких-то