Базельские колокола - Луи Арагон

Газета «Пти репюбликен» решительно стояла за Пуанкаре, и она отличалась особенно жирными заголовками по поводу «трагической шайки», как тогда говорили. Вильямс обогнал всех, он первый напечатал имена анархистов, на которых падали подозрения. Министерство внутренних дел было очень, очень довольно. И это обязательно отразится на успехах дела, на которое Вильямс ставил всё: казино Флервиля. Необходимо было забить Динар, Трувиль и так далее. Нужно заставить всю поистине шикарную публику Парижа проводить сезон в Флервиле. И как ни странно, это было невозможно без поддержки Сюртэ женераль 12. Вот почему изобретательность в отношении заголовков, вещающих о ходе ниспосланного небом дела Бонно, была на вес золота. В редакции «Пти репюбликен» шло живейшее соревнование. «Идеи» приносили на рассмотрение главному хозяину. Конечно, следовало нападать на префектуру, но в то же время не слишком. Только так, чтобы разгорячить общественное мнение, чтобы оно лучше оценило разоблачения. Это позволит произвести небольшую чистку среди анархистов. Намекали даже на то, что между шофёрами-забастовщиками имеют хождение вредные мысли и — кто знает? — ищут далеко, а может быть… От саботажа до индивидуальной экспроприации один шаг.

Виснер подписал с «Пти репюбликен» договор на рекламу. Он давал целые страницы рекламы о своей машине с двойными клапанами, он выпускал её к весне и приготовил в Флервиле к сезону великолепные стенды. Прекрасная госпожа Брюнель обещала приехать на неделю, в самый разгар сезона, это значило, что в казино появится сам Виснер. Кстати, его друг, Кенель, был членом правления этой газеты… Лично Жозеф Кенель, протестант, не любил Вильямса. Ему была неприятна его репутация, и он бы с удовольствием вышиб его из газеты. Но Вильямс был persona grata 13 в Вашингтоне. Тамошние нефтепромышленники имели к нему большое доверие. И Делькассэ 14 деликатно предупредил Жозефа Кенеля, что лучше от этой мысли отказаться и не портить отношения с Белым Домом. Ну, раз это дело патриотическое! В конце концов, если господину нравится заниматься гадостями, это его личное дело…

И потом консорциум такси ничего, кроме хорошего, от «Пти репюбликен» не видел. Ведь интересы консорциума были в то же время интересами Рокфеллера. Вильямс вёл ловкую, очень энергичную кампанию, чтобы дискредитировать забастовку и её вождей. Надо было завоевать публику. И даже на шофёров — наиболее честных, работящих, конечно, — можно было подействовать хорошей пропагандой. Правда, не на головорезов, а на отцов семейств, на людей серьёзных, которым до политики нет никакого дела и которые думают только о своих сбережениях…

Однако при всех патриотических замашках линия «Пти репюбликен» была в достаточной мере гибкой. Кушали немцев, но в случае чего некоторые вопросы обходили молчанием. По поводу Конго газета держалась чрезвычайно умеренно. Приходится: нельзя же рвать контакт с берлинским «Дисконто-гезельшафт». Чрезвычайно выгодное дело — и всё благодаря Жорису де Хутен.

Жорис был очень дружен с Вильямсом. Когда с приятельницей Вильямса случилась эта страшная и неприятная история и Вильямса не постеснялись обвинить в убийстве (без особых на это данных, так, для интереса), то благодаря знакомству Жориса с Лепином ему случилось оказать Вильямсу незабываемую услугу. Что такое пресса — этого Вильямсу не приходится объяснять: не всему же верить, что напечатано. Главное — это префектура, и тут Хутен серьёзно подсобил.

Естественно, что Жорис де Хутен, будучи голландцем, не обязан был держаться так уж неприступно по отношению к Германии, как Вильямс. Вот почему он мог быть полезным и удачливым посредником.

Кроме того, он осведомлял Вильямса о том, что происходит в префектуре, о желаниях префекта. Это было ценно. Тем более что в отношении полиции трудно попасть в точку. Понимаете, ведь кабинеты-то министров меняются, а полиция остаётся… В этом вся трудность. Исполнители одной политики становятся исполнителями следующей политики, но всё-таки остаются связанными с предыдущими хозяевами. Наконец, ни для кого не было тайной, что среди персонала полиции существовали, например, две тенденции, как и среди персонала правительства. Они были взаимосвязаны, но, конечно, в полиции всё принимало более непосредственный характер, более личный и до известной степени более грубый. Это вполне естественно.

Скептик Хутен замечательно умел обо всём этом говорить. Вильямс возил его с собой на скачки, на свою яхту. К тому же, что касается женщин, голландец был чрезвычайно скрытен. Романтик. Прекрасная госпожа де Хутен много путешествовала, и ходили неясные слухи о том, что у Хутена какая-то связь. Но он это скрывал, и Вильямс находил, что это очень сентиментально — цветочки, зелёные ставни, с милым рай и в шалаше, — словом, хотя Вильямс беспрестанно дразнил Хутена, но это освежало его самого после общения со специалистами определённого жанра.

Взять, например, Гишара и Жуэна; так вот, между начальником и помощником начальника Сюртэ существовали разногласия. Так считали. Но на каком основании? Говорили, что они просто не ладят между собой. Нужно же всё-таки понять, что один сделал карьеру при Клемансо, а другой при Кайо. Во всяком случае, так объяснял это дело Жорис. Ведь, понимаете ли, Франция колебалась между двумя методами управления. Один, может быть, резкий, но зато гордый, хотя этот метод вовсе не метод правых, поскольку он применялся «старым коммунаром» Клемансо: во внешней политике — ни в чём не уступать Германии, опираться на Англию. Внутри — ежовые рукавицы, железная рука «первого полицейского Франции». Конечно, когда пришлось стрелять в рабочих, то левые несколько раз сильно реагировали. И в конце концов пришлось отступить.

Второй метод был целиком соглашательский. И с Германией, и с профсоюзами, и с социалистами.

Вожжи отпускали. Понемножку разрешали бастовать. И министерство внутренних дел благодаря хорошим отношениям с вождями опять натягивало вожжи. Для виду выдали Клемансо несколько шпиков, отслуживших своё в рабочем движении, и ввели солидную политическую полицию, — не прежние мелкие провокаторы, но ценные люди, даже не полицейские, а просто люди, с которыми можно говорить.

Кабинет Пуанкаре, состоявший из представителей противоположных группировок, ещё придерживался какого-то компромисса между той и другой манерой, между различными интересами. Вот Клемансо и нападал на Пуанкаре, на своего старого врага, хотя этот лотарингец, с голосом петрушки, получил власть только благодаря падению Кайо и его метода.

Всё это было ясно. Но в полиции…

В полиции, как повсюду, борьба шла между крупными интересами, ведущими мир на поводу. Жорис де Хутен приводил в пример самого себя: ведь он сам в конце ноября оказался жертвой настоящего полицейского манёвра, он, который был в таких прекрасных отношениях с префектурой. Его