Любовь моя Ана - Софья Асташова

Я всего лишь хочу объяснить ему, что мы все одинаковы, что мы не можем контролировать свой вес. Есть те, кто доволен своим весом, и те, кто не доволен. Но контролировать его мы не можем. Объяснить это становится для меня вопросом жизни и смерти. В тот момент для меня больше ничего не имеет значения. Он пытается меня успокоить, но я не слышу, что он говорит, только вижу, как у него шевелятся губы. Кое-что до меня долетает:

– Успокойся. Это не ты сейчас говоришь.

– Это и есть я! Это и есть настоящая я! – перехожу на крик.

Вау, это эмоция! Вот она какая… Я ловлю её, рассматриваю со всех сторон. А я-то думала, что я уже не способна испытывать эмоции. Оказывается, они у меня есть. В основном это злость, гнев и жалость к себе.

Мы ссоримся. Он не доедает свою еду, уходит в другую комнату и не включает там свет. Не знаю, что меня больше расстраивает: его тотальное непонимание того, что со мной происходит? Или то, что он не понимает своего счастья есть всё без ограничений и оставаться худым?

Теория пустых калорий

Терапия РПП – это работа с питанием, мотивацией и образом тела. Этап с питанием наиболее простой, а мотивацию нужно поддерживать постоянно, на всех этапах. Хорошо, если мотивации хватает на неделю до следующей встречи с психологом.

Больной должен быть мотивирован на выздоровление, иначе ничего не получится. Чтобы мотивация держалась, необходимо накормить мозг и восстановить когнитивные функции. Восстановить когнитивные функции – это как твёрдо встать ногами на землю. Если ты привык летать в облаках, то стоять на земле может показаться не очень приятным. Но одно без другого не работает.

Я хочу и вылечить РПП, и похудеть. Оглядываясь назад, я понимаю, что, ложась в стационар, я верила, что у меня получится усидеть на двух стульях: выздороветь, но при этом не набрать вес. Не смейтесь, я знала, что это невозможно, но вера такая вещь – заглушает и так едва слышимый голос разума.

Я пытаюсь разобраться. Значит ли это, что все девочки в стационаре, которых в большинстве отправили туда родственники, мотивированы на лечение? При всём уважении мне так не показалось. Хотя постой, Соня. Это говорит твоя болезненная часть – тебе кажется, что они не хотят лечиться, потому что ты сама не хочешь. Ты проецируешь на них свои желания.

Каждая из них хочет выздороветь, но, возможно, ещё не знает об этом. Или возьмём, к примеру, меня. Хочу ли я выздороветь? Да. Хочу ли я выздороветь? Не знаю. Хочу ли я выздороветь? Нет. Нужное подчеркнуть.

Если меня спросить, я отвечу, что хочу, но почувствую неуверенность, зашевелится точащий сердце червяк. Мотивация – это спектр, и моё положение в нём нестабильно. Голодный мозг уязвим – мне известно это, как никому другому, – у него нет сцепки с реальностью и будущим.

Но что я поняла на второй год лечения, так это то, что не надо спрашивать. Надо просто делать. Просто довериться врачам. Следовать схеме питания, восстанавливать вес. Да, оно работает. Еда – это лекарство.

Надо притворяться, что ты здорова, до тех пор, пока действительно не выздоровеешь. И не просто поверить, но вести себя так, будто ты уже здорова. Мы меняем поведение, мышление подтягивается. Мы меняем поведение, мышление подтягивается. Я повторяю эту фразу снова и снова, как заклинание.

А разве поверить не то же самое, что выздороветь? Может, именно сейчас я выздоравливаю? Я знаю, что это работает, но сделать это не так просто, как может показаться.

Притворяться тяжело, очень тяжело. Мысль «я хочу похудеть, я должна похудеть» никуда не уходит. Ага, вот она, такая знакомая мысль. Но ты берёшь эту мысль – и не думаешь. Говоришь себе: «Я её не думаю. Я не думаю об этом». Если это не помогает, то прибегаешь к плану Б: «Я подумаю об этом потом». Каждый раз – «потом». Если каждый раз говорить себе «потом», то это потом никогда не наступит. Но эта незамысловатая когнитивная операция доступна только после того, как восстановится вес.

Я могу сколько угодно хотеть похудеть, но знаю, что я изменилась. Я выписывалась из стационара с весом 47 килограммов. Как правильно сказал доктор: «Ты не выписываешься – ты сбегаешь». Я сбегала, потому что 47 килограммов казались мне трагедией. Я заливалась горючими слезами. Это был конец света. Сейчас, спустя год и плюс восемь килограммов, я думаю так же, но отношусь к этому намного более терпимо. Я уже не заливаюсь слезами просто из-за того, что я толстая.

Но остаётся другая, ключевая для меня проблема – жить в обычном мире тяжело и больно. Я, которая была мёртвой так долго, не знаю, что делать, не знаю, как жить, и не знаю, кто я.

Там – в болезни – ты эксперт, знаешь всё от и до. А в обычной жизни попробуй стать экспертом – без вариантов. «В здоровой жизни всё непонятно?» – спрашивает меня психиатр. «Нет, всё там понятно, – говорю я, – но она такая тяжёлая, что думаешь: да ну его, для меня это слишком тяжело». Но выхода нет – либо жить нормальную жизнь, либо умереть. Третьего варианта не дано.

* * *

Только чтобы на секунду задуматься о выздоровлении, мне нужно было проделать огромный путь – прожить в болезни эти беспросветные двенадцать лет и написать книгу. Теперь эти годы – одна сплошная чёрная дыра. Они – пустота, суть которой в том, чтобы отделить одно от другого – болезнь от здоровья.

Мы росли и взрослели в неудачное время, когда царил культ диет. К сожалению, это актуально не только для тех, кто, как я, родился в девяностых, но и для многих других поколений до и после.

Я не родилась с убеждением, что люди в большем весе – это люди второго сорта, но влияния общества хватило на то, чтобы я соединилась с этой мыслью. Я смотрю в зеркало и вижу нормальную женщину, но всё равно продолжаю переживать, что со мной что-то не так. Возвращаю себя на землю, говорю себе: «Я никому не обязана как-то определённо выглядеть. Я никому не обязана быть худой». Мы никому не обязаны.

Со временем меняются инструменты воздействия. Раньше добиваться идеальной фигуры нужно было потом и кровью. Изнурять