Ветер крепчает - Тацуо Хори

«Теперь ты вернешься туда, откуда изначально пришла, на свое исконное место, – думал оставшийся в одиночестве Акира. – И я, наверное, даже рад этому – я с самого начала желал такой развязки. Я, можно сказать, обрел тебя только для того, чтобы потерять. Сейчас расставание с тобой кажется болезненным. Но глубокое искреннее переживание – именно то, что мне необходимо».

Это мгновенное озарение, похоже, в самом деле воодушевило Акиру: опираясь рукой о сосновый ствол, он с выражением решимости на лице провожал взглядом освещенные солнцем фигуры Санаэ и полицейского до тех пор, пока мог их видеть. А те так и шагали – по разные стороны от велосипеда, и расстояние между ними по-прежнему то сокращалось, то увеличивалось.

9

С начала июня Наоко стали разрешать двадцатиминутные прогулки, и теперь в те дни, когда состояние здоровья ее не беспокоило, она нередко доходила до раскинувшегося у подножия горы пастбища.

Пастбищный луг тянулся вдаль на сколько хватало глаз. Встававшие на линии горизонта редкие купы деревьев роняли почти лиловые тени, ложившиеся на землю неритмичными полосами. На краю просторных пастбищных угодий паслось обычно около дюжины коров и лошадей: животные щипали траву, переходя с одного места на другое. Наоко огибала пастбище, двигаясь вдоль окружавшей его ограды, и поначалу мысли в ее голове беспорядочно вились, точно порхавшие над лугом желтые бабочки. Однако постепенно они упорядочивались и возвращались в привычное русло.

«Ну почему, почему я согласилась на этот брак? – подумав об этом, Наоко останавливалась и, не заботясь о том, где находится, опускалась в траву. Затем она спрашивала себя, неужели не могла ее жизнь сложиться как-то иначе. – Отчего в то время собственное положение казалось мне настолько безвыходным? Бросилась в этот брак, словно в нем заключался единственный для меня путь к спасению! – Она вспоминала свадебную церемонию. Стоя со своим новоиспеченным мужем возле входа в торжественный зал, Наоко приветственно кланялась молодым людям, которые подходили их поздравить. Она могла выйти за любого из них, но, даже сознавая это, при мысли о стоявшем рядом с ней мужчине, который был заметно ниже ее ростом, испытывала тогда нечто похожее на успокоение. – Куда же пропало чувство душевного покоя, посетившее меня в тот день?»

Однажды, пробравшись сквозь ограду, Наоко зашла довольно далеко вглубь пастбища и обнаружила там, почти в самом его центре, одиноко стоящее высокое дерево. В его очертаниях угадывалось что-то трагическое, и сердце Наоко дрогнуло. Коровы и лошади щипали в тот момент траву на самом краю пастбищного луга, поэтому Наоко, с опаской поглядев в их сторону, решила, что попробует, насколько получится, подойти к дереву поближе. В итоге она так и не смогла разобрать, что это за дерево, но увидела, что ствол его расколот надвое: на одной половине густо зеленели листья, но другая, очевидно, погибала в мучениях, поскольку все ветви на ней – а их было немало – полностью высохли. «Вот и я точно такая же, как это дерево. Наполовину мертвая…» – подумала Наоко, сравнивая две верхушки – одну, покрытую трепещущими на ветру переливчатыми листочками правильной формы, и вторую, совершенно сухую, на которую больно было смотреть.

Впечатленная этим открытием, она прошла обратно до границы пастбища, даже не вспомнив о том, что побаивается коров и лошадей.

К концу июня небо затянуло облаками – начался сезон дождей; Наоко на какое-то время лишилась возможности выходить на прогулки. Эти утомительные, ничем не заполненные дни даже она переносила с большим трудом. С самого утра не было иных дел, кроме как дожидаться вечера, а едва за окном темнело, непременно доносился нагоняющий тоску шум дождя.

В один из таких холодных дней неожиданно приехала мать Кэйскэ. Узнав о приезде свекрови, Наоко вышла встретить ее к дверям санатория; у входа в тот момент толпился народ – медсестры и пациенты провожали какого-то молодого мужчину. Когда Наоко вместе со свекровью присоединилась к провожающим, стоявшая рядом медсестра тихонько шепнула ей, что этот молодой агроинженер покидает горный пансион самовольно, вопреки настояниям врачей, поскольку хочет, по его словам, довести до конца незавершенные исследования.

– В самом деле? – не сдержала Наоко удивленного возгласа и снова посмотрела на мужчину. Среди присутствующих он один был одет в деловой костюм и на первый взгляд больным как будто не выглядел, но, присмотревшись внимательнее, можно было заметить, что он суше и гораздо бледнее прочих пациентов, у которых руки и ноги уже потемнели от загара. Зато в лице его читалась необычайная целеустремленность, какой в других не наблюдалось. Наоко почувствовала к этому незнакомому молодому мужчине почти дружеское расположение…

– Люди, стоявшие у входа, – это пациенты? – с сомнением уточнила свекровь, шагая вместе с Наоко по коридору. – Любой, на кого ни посмотри, выглядит здоровее здорового!

– Может быть, по ним и не заметно, но все они тяжело больны. – Наоко, не задумываясь, встала на защиту обитателей санатория. – Достаточно резкого скачка атмосферного давления, чтобы у кого-то из них неожиданно началось кровохарканье. Когда они вот так собираются вместе, каждый невольно задается вопросом: кто следующий, не я ли? Но все старательно прячут друг от друга невеселые мысли. Так что это не физическая бодрость, это просто бравада.

Наоко забеспокоилась, не захочет ли свекровь высказаться по поводу того, что невестка, рассуждающая столь уверенно и как будто совершенно окрепшая, уже вечность прячется ото всех в горном санатории, поэтому тут же с волнением в голосе поведала, до чего ее саму тревожат нестихающие хрипы в левом легком.

Они прошли в палату, расположенную в дальнем корпусе, почти в самом конце коридора на втором этаже; свекровь лишь окинула беглым взглядом пропитанную запахом креозота комнату и тут же, словно опасаясь надолго в ней задерживаться, проследовала на балкон. Там было прохладно.

«И почему, приезжая сюда, она всегда так горбится?» – думала Наоко, с какой-то неприязнью вглядываясь в спину свекрови, пока та стояла, облокотившись о перила балкона, и смотрела вдаль. Не прошло и минуты, как женщина неожиданно обернулась к невестке. И, заметив на себе отрешенный взгляд Наоко, поспешила изобразить на лице нарочито ласковую улыбку.

Уже через час свекровь засобиралась обратно, уверяя, что непременно должна сейчас же отправляться в путь, поэтому удерживать ее дольше совершенно бесполезно, и Наоко снова пошла к дверям санатория – проводить родственницу. В тот момент ей как никогда отчетливо привиделось в согбенной позе свекрови, которая по-прежнему, будто из