Ветер крепчает - Тацуо Хори

со станции в деревню: шли годы, а здесь все оставалось по-прежнему. На фоне чуждого любым переменам пейзажа он один выглядел абсолютно переменившимся, что погружало в печальные раздумья, хотя настрой его объяснялся, вероятно, не только этим: местный пейзаж сам по себе навевал грусть.

Протянувшаяся по склону дорога со станции; снег на обочинах, в котором отражается разгорающийся закат; одинокая, точно позабытая всеми и как будто заброшенная хижина на опушке; лес, которому не видно ни конца ни края; дорожная развилка, возвещающая о том, что половина этой чащи наконец преодолена (одна дорога от развилки ведет в деревню, по другой можно добраться до дачного домика, в котором он мальчишкой проводил летние дни); а стоит только путнику выбраться из леса, как взгляду его открывается впечатляющий вид на вулкан, к подножию которого прильнуло крошечное селение…

В деревне О жизнь потекла тихо и несколько дремотно.

Весна в горный край приходила поздно. Рощи стояли совсем еще голые. Однако в мелькании теней, отбрасываемых пташками, которые перелетали с дерева на дерево, уже ощущалась весенняя живость. А в ближайшей роще по вечерам раздавались голоса фазанов.

Обитатели гостиницы до сих пор помнили Акиру – помнили, каким он был в детские годы, не забывали и про его тетушку, скончавшуюся несколько лет назад, поэтому окружили молодого человека сердечной заботой. Старушка-мать, разменявшая седьмой десяток, страдавший от болей в ногах хозяин и его молодая жена, которую он привез из столицы, наконец, старшая сестра хозяина, О-Йо, которая в свое время разошлась с мужем и с тех пор жила в родительском доме, – всех этих людей Акира знал с самого детства и хотя близкого знакомства никогда с ними не имел, но видел в них добрых знакомых. Особенно его занимала О-Йо: он слышал разговоры о том, что по молодости она, покорив всех своей красотою, вошла молодой женой в семью владельцев первоклассного отеля М., расположенного в соседней деревне, весьма популярном курортном местечке, но там все оказалось чуждо ее природе, и спустя год она по собственной воле вернулась домой. Акира всегда испытывал к О-Йо своего рода интерес. Но только теперь, поселившись в гостинице, он узнал, что у нее, оказывается, есть дочь, которую зовут Хацуэ: девушке исполнилось девятнадцать, но она страдала миелитом и последние семь-восемь лет была прикована болезнью к постели…

Нынче О-Йо – красавица с весьма непростым прошлым – вела себя как ни в чем не бывало, словно никаких серьезных забот и тревог в жизни не испытывала. Ей было, вероятно, около сорока, но в том, как она крутилась на кухне и сновала по дому, как она двигалась и держала себя, до сих пор сохранялось что-то девическое. И Акира, глядя на нее, со светлым чувством думал о том, что в этом горном краю встречаются удивительные женщины.

Лес все еще стоял прозрачный и не скрывал четких очертаний огненной горы, хотя день ото дня набирался вместе с нею жизненных сил.

С приезда Акиры минула неделя. Он обошел почти всю деревню. Несколько раз сходил к укрытому посреди леса домику, в котором когда-то жил. И дачный домик почившей тетушки, разумеется давно уже перешедший в чужие руки, и расположенная по соседству, под сенью высоких вязов, дача семейства Мимура, похоже, последние несколько лет пустовали – их окна и двери были заколочены. Под вязами, где обитатели коттеджей любили собираться летними вечерами, из-под слоя годами не убиравшихся палых листьев до сих пор виднелась скамья, перекошенная и уже наполовину развалившаяся. Акира и сейчас еще отчетливо помнил разговор, состоявшийся под сенью этих вязов в один из дней его последнего лета в деревне. В конце августа Наоко внезапно собралась и, никому ничего не сказав, уехала в Токио. Это произошло через несколько дней после того, как деревню О неожиданно для всех посетил Мори Отохико – впрочем, слухи о том, что он якобы снова поселился в отеле соседней деревни, ходили уже давно. Об отъезде Наоко Акира узнал только на следующий день – от госпожи Мимуры, в тени этих самых деревьев. Юноша заметно нервничал, видимо, чувствовал себя почему-то виноватым в скоропалительном отъезде подруги, но твердо спросил:

– Наоко-сан ничего не просила мне передать?

– Нет, она ничего не говорила… – Вдова с мрачным, задумчивым видом внимательно посмотрела на юношу. – Такой уж у этой девочки характер…

Судя по всему, юноша с трудом сдерживал эмоции, но все-таки энергично кивнул и, ни слова больше не говоря, пошел прочь. Это был последний раз, когда Акира приходил в дом под вязами. Ни на следующий год, ни после Акира в деревню О не приезжал, поскольку тетушка его умерла.

Присев на покосившуюся скамью, он бессчетное число раз прокрутил в памяти описанную сцену, разыгравшуюся в тот летний день, и, когда в очередной раз обдумал все, что касалось девушки, которая, очевидно, не имела намерения возвращаться к пережитому, резко поднялся на ноги и мысленно пообещал себе больше сюда не приходить.

Вскоре наступила пора, когда каждый день, по крайней мере раз, а то и два, стали приходить по-весеннему короткие сильные дожди.

В один из таких дней жуткий ливень, сопровождавшийся раскатами грома, застал Акиру в дальней роще. Завидев на лесной поляне крытую соломой хижину, Акира, вымокший с головы до ног, не теряя ни минуты, поспешил туда. Он заключил, что перед ним чей-то сарай: внутри было темно и, похоже, совершенно пусто. Постройка оказалась неожиданно глубокой. Отыскивая на ощупь опору, Акира спустился по некоему подобию лесенки из пяти-шести ступеней и невольно поежился – воздух у самого дна оказался неожиданно стылый. Но гораздо сильнее его поразило другое: похоже, кто-то забежал в этот сарай еще до него и теперь пережидал здесь дождь. Когда глаза его привыкли к окружающему мраку, он наконец разглядел женскую фигурку, сжавшуюся в углу, – подальше от него, незваного гостя, внезапно вторгшегося в чужое укрытие. Приметив девушку, он со смущением пробормотал вполголоса, будто разговаривая сам с собой: «Ужасный ливень», затем повернулся к ней спиной и сосредоточил все внимание на виде, открывавшемся из дверей хижины.

Дождь меж тем расходился все пуще. Струи, размывавшие щедро сдобренную вулканическим пеплом почву перед хижиной, сливались в грязевой поток. Видно было, как он подхватывает и уносит прочь палую листву и поломанные ветки.

Сквозь рассыпающуюся соломенную кровлю тут и там начала сочиться дождевая вода, и Акира, вынужденный оставить облюбованный пост, стал понемногу, шаг за шагом отступать вглубь хижины. Расстояние между ним и фигуркой в углу постепенно сокращалось.

– Какой все-таки ужасный