Пирамида предков - Ильза Тильш

вовсе не по призыву фюрера, что когда-нибудь они сами будут вынуждены искать временное убежище, сами когда-нибудь будут благодарны любому приветливому слову, приветливому взгляду, — над этим в Б. тогда вряд ли кто-нибудь задумывался.

Для Генриха это было тяжелое время. Теперь к заботе о больных города Б. и близлежащих деревень добавилась забота о лагере переселенцев. Бессарабские женщины рожали словно наперегонки, несмотря на лагерные условия. (Они размножались, как кролики, говорит Валерия.) День и ночь, превозмогая постоянную боль от язвы желудка, Генрих был в пути. Если он вечером наконец-то ложился спать, вскоре раздавался звонок в дверь и будил его, за ним приходили, чтобы позвать к больному. Если он решался в выходной день после обеда или вечером пойти в кино, можно было с уверенностью сказать, что во время сеанса кто-нибудь, светя по рядам зрителей затемненным фонариком, найдет его и попросит выйти из зала. Обязательно что-нибудь случалось, и его ждали, будь то несчастный случай или неблагополучные роды в лагере переселенцев — и акушерка посылает за ним.

Из большинства фильмов, которые тогда привлекали публику (Ирландский лен, Роберт Кох, Ом Крюгер), из грандиозных фильмов студии УФА (Кора Терри с Марикой Рокк, Аннели с Луизой Ульрих, Сердце королевы с Вилли Биргелем и Сарой Линдер), Генрих посмотрел только начало, в лучшем случае — первую половину. Чем ему доводилось наслаждаться от начала и до конца, так это нелегкой еженедельной панорамой новостей. Но она отнюдь не помогала ему расслабиться и отдохнуть

(А ведь и вправду красивая танцовщица Ла Яна очень похожа на молодую Луизу на фотографии, которая стояла за стеклом рядом с розовым бокалом из Лукачовице!

Ее фотографию в серебряной рамочке Анни часто рассматривала, сидя за черным роялем в гостиной.

Ла Яна в фильмах Джунгли зовут и Тигр из Эшнапура.

Она умерла очень молодой, 16 марта 1940 года, говорит отец.)

Генриху сорок пять лет; несмотря на свою худобу и усталое лицо, он хорошо выглядит; Валерии тридцать семь, это стройная женщина; темные волосы мягкими волнами спадают на лоб, четкая линия нежно закругленных бровей над карими глазами, более нежный вариант лица Йозефа, правнука Франца из Немчице близ Слоупа.

Она часто смеялась, что-то напевала и насвистывала. Туфли носила на очень высоких каблуках; зимой, выходя из дому, она, немного наискось, почти, до бровей, надвигала маленькую овальную меховую шляпку, красила ресницы и подводила брови, всегда тщательно одевалась и красила волосы. Зачем ты красишь губы, говорила Анни, немецкие женщины губ не красят.

Какая из женщин, приходивших к Генриху с малыми детьми и грудными младенцами на семинар матерей за советом, донесла на Валерию, потому что та отдавала свои карточки на пеленки и детскую одежду не только немецким, но и чешским матерям? Ведь эти карточки, говорилось в распоряжении, предназначены только для немецких матерей.

Валерию опять предупредили.

И опять я совершенно точно знала, кто на меня донес, говорит мать.

И когда ее призвали к ответу за то, что она ходатайствовала о карточке на получение пары спортивных туфель, имея, по слухам, целый ящик обуви, она снова узнала имя человека, который донес. Она взяла за руку жандарма, который пришел с повесткой, и показала ему свою обувь. Розовые атласные туфли, сандалии золотого и серебряного цвета, туфли на шпильках из белой лайки и черной лаковой кожи. Всю эту обувь она носила уже несколько лет, надевала к бальному платью, в театр или в оперу, в Вене и в Брюнне, и купила она все свои туфли до начала войны.

Жандарм намеренно положил на кухонный стол листок с именем человека, который донес на Валерию, и долго искал свой карандаш, пока не уверился, что она прочитала это имя.

Это была одна из жительниц маленького, сонного городишки, говорю я Бернхарду, товарищ, так тогда говорили.

Подлости, говорит мать, все время разные каверзы и предательства. Маленькие подлости, то тут, то там, но нас они не трогали, потому что отец был им очень нужен.

Но она никого не забыла, никого и ничего. Я помню их имена, говорит она, но я их не назову.

Жили-были однажды мужчина и женщина, и было у них двое детей, мальчик и девочка, и жили они в маленькой избушке в темном лесу.

И вот наступила зима, стадо совсем темно, и света в избушке не было. Сидят они и слышат перед домом торопливые шаги, и вдруг в ставни кто-то постучал.

Кто там? — спросил мужчина. Грубый голос ответил: великаны убили Бальдера. Солнце умерло.

Тогда люди очень испугались. Но мужчина молвил: может быть, он умер не насовсем, и мы с ним еще увидимся. (Священная ночь, отрывок текста школьного богослужения, взятый из учебника Союза немецких девушек Вера и красота.)

Рождество отменили, взамен устроили праздник зимнего солнцестояния, не было рождественских елок, а праздничные деревья украшали не мишурой, а только свечками и краснощекими яблочками. Рождество Христово было заменено воскресением Бальдера.

Тут деревня озарилась множеством свечей, и свет их был виден далеко в ночи, мужчина и женщина вошли в свой дом и осветили его, они сидели там и говорили: будем терпеливы и веселы. Бальдер снова возродится. Когда настанет время, он зажжет над горой солнце.

Генрих, как всегда, достал где-то рождественскую елку, он тайно внес ее в дом, и Валерия украсила ее, как всегда. За затемненными окнами они праздновали Рождество, как и прежде.

Генрих раздобыл для дочери пальто, подбитое мехом, родители хотели по возможности уберечь ее от простуд после перенесенной тяжелой болезни.

Пели песню Тихая ночь, святая ночь, дарили друг другу подарки, сидели вместе у празднично накрытого стола. Правда, карпа на столе не было, была какая-то морская рыба, доставленная из старого рейха (то есть из Германии), Валерия, как ей посоветовали, сутки вымачивала ее в молоке, чтобы отбить специфический запах, но запах не пропал.

Рыба воняет, сказала Анни, я не могу есть эту рыбу. Валерия посмотрела на дочь и сказала: люди в старом рейхе едят ее с удовольствием. Ее ловят в Северном море. Анни представила себе Северное море, взяла кусочек рыбы в рот, но никак не могла его проглотить, потом встала из-за стола, вышла из комнаты и выплюнула этот кусочек в носовой платок. Ей простили ее невоспитанность, потому что было Рождество.

Они пошли на мессу в церковь, в церковном хоре сидел Йозеф, отец Валерии, и играл на флейте, владелец писчебумажной лавки и его брат играли на скрипках, хормейстер брал мощные аккорды, веснушчатый паренек раздувал мехи органа, церковь была