Пирамида предков - Ильза Тильш

Температура поднялась у Анни только несколько дней спустя, когда она со своими родителями сидела в Уллерсдорфе за обедом. (Генриху на несколько отпускных дней дали заместителя, и он сразу после возвращения дочери из Лунденбурга поехал с ней и Валерией в Уллерсдорф.)

Плохо ей стало внезапно, у еды сделался горький привкус, на стенах затанцевали черные тени, пол заколебался, весь ресторанный зал гостиницы Вайзер начал кружиться. Последнее, что Анни услышала, был вскрик матери.

Лишь позже, как сквозь вату, до нее донеслось слово плеврит, грозное слово, потому что Валерия произнесла его тихо, со страхом в голосе.

Будет лучше всего, сказал врач, вызванный Генрихом для подтверждения своего диагноза, лучше всего будет, если ребенка сразу же отвезти домой.

Призрачно вырисовываются в воспоминаниях фигуры и лица, доброе круглое лицо тети Цецилии, которая, когда проезжали Шмоле и остановились перед ее домом на несколько минут, протянула в окно машины коробку с малиновыми карамельками. Потом, время от времени, лицо одной из подруг, которая осторожно ходила по комнате на цыпочках, озабоченное лицо матери, которой никак не удавалось скрыть свой испуг.

Долгие недели в полной изоляции от всего, что происходило вне дома, никаких посещений, никаких книг. Нам тогда повезло, что ты выздоровела, говорит отец.

После лихорадочных видений — тоска. За окнами пламенело солнце, сентябрь тоже оказался теплым, дни тянулись медленно, часы — бесконечно, ребенку трудно это переносить, только в конце сентября подруга Хельга принесла школьные тетради и учебники.

И зачем нам только понадобился этот лагерь, говорит Валерия.

Поздней осенью, когда поля уже давно были убраны, когда виноградники светились на солнце красными и желтыми листьями, когда весь маленький городок пропах солодом, а в крестьянских дворах и у входа в дом горой были свалены кукурузные початки, в город Б. прибыли первые переселенцы. 120 000 немцев покинули Бессарабию в октябре 1940 года, я читаю в старых газетах, что они последовали призыву фюрера и отправились домой в рейх, я вспоминаю песню, текст и музыку которой Анни знала, песня описывает старую родину за Прутом, солнечную страну у моря, я вспоминаю припев этой песни: Сыновей Германия зовет домой, пора прощаться, Дунай свою старую песню поет, родина, мы возвращаемся. Я хочу узнать подробности, открываю энциклопедию и узнаю, что в 1940 году Румыния уступила Бессарабию Советскому Союзу, что немцы, проживавшие там по некоему германо-советскому соглашению, выселялись. В это время и позже в других странах происходило то же самое. Было такое впечатление, будто столкнули камень и вызвали лавину.

Тех немцев, выселенных из Бессарабии, которые в конце 1940 года прибыли в Б., через год переправили в Лицмандштадт. Лицманштадт — то же самое, что Лодзь, просто город переименовали в мае 1940 года в честь пехотного генерала Карла Лицмана, а Лодзь — это город в Польше. Немцев, которые прибывали из других стран, переселяли в Польшу. Их дух первооткрывательства, говорится в одной заметке, обеспечит этой стране вечный немецкий урожай.

Так вот, из бессарабских немцев, которые отправились на родину в рейх, хотя, возможно, против собственной воли, и которых потом послали в Польшу, семьсот сорок восемь человек прибыло в Б. Их багаж, дети, внуки, младенцы, беременные женщины заполняли два больших железнодорожных вагона, теперь они выгрузились и стояли плотной толпой на перроне, а вокруг них — такая же плотная толпа, собравшаяся, по-видимому, чтобы их поприветствовать, ну а на самом деле, конечно, для того, чтобы не пропустить любопытное зрелище.

Об этом писали газеты, сообщалось по радио, а за несколько дней до их прибытия через город прошел барабанщик и после долгой и громкой барабанной дроби вывесил объявление на застекленную доску объявлений в деревянной раме.

(Теперь было уже не так, как в прежние времена, когда, глядя из окна, узнавали, какие новости принес барабанщик, теперь каждый гражданин рейха после ухода барабанщика должен был выйти из дому и прочитать, что написано на доске объявлений. Расчет делался на любопытство людей, а не на удобство. Новое правило устраивало барабанщика, но привело к тому, что население города Б. было теперь гораздо хуже информировано.

И вот уже за час до прибытия поезда вблизи вокзала собрались толпы людей.

Окружной руководитель сказал слова приветствия, местный партийный руководитель тоже произнес речь, присутствовало много тучных мужчин в партийной форме. С радостью и благодарностью прибывшие на родину отвечали населению на бурные крики хайль. Наготове стояли грузовики и автобусы, предоставленные вермахтом и имперской почтой, чтобы погрузить переселенцев и их багаж и отвезти в две приготовленные для них школы.

(Сохранилось одно письмо, детское письмо, которое в те годы написала семилетняя девочка из Б. своей венской родственнице.

Дорогая тетя Мария, пишет девочка, я живу хорошо, в школу теперь ходить не надо, в школе спят переселенцы, с сердечным приветом, твоя Гермина.

Крупные буквы, коряво написанные ребенком на линованной, теперь уже пожелтевшей бумаге тупым карандашом, стали подтверждением воспоминания.)

Только через несколько дней после прибытия немцев из Бессарабии состоялся скромный, пронизанный истинным немецким корпоративным духом праздник под тенистыми деревьями городского парка.

(И о том, как был организован этот скромный праздник, что говорилось в произнесенных там приветственных речах, нам сообщает местная газета. Местный партийный руководитель ограничился обязательными словами приветствия, гауляйтер и советник магистрата, по-видимому, где-то задержались, а окружной руководитель говорил о колоссальном взлете немецкой нации. Непросто пересадить дерево в новую землю, и так же непросто переселить на новую родину, закаленную в борьбе за существование, группу людей. Но величие задачи призвать всех немцев на родину, в великий и могучий рейх, поможет преодолеть трудности, оно дает немцам, прибывшим издалека, как здесь, так и повсюду в рейхе, надежную опору — сообщество соплеменников. Город Б. приложит все силы, чтобы у вновь прибывших была настоящая родина, и достойно выполнит тем самым задание фюрера.)

Когда Анни, подросшая еще на целую голову, похудевшая, но выздоровевшая, снова стала ходить в школу, каникулы были забыты, патетические слова уже отзвучали, чужаки в меховой одежде и в шапках из овечьей шкуры стали нормальным явлением в городе, но все же эти люди были очень далеки от того, чтобы воспринимать Б. как истинную родину.

Конечно, с ними обращались приветливо; когда они здоровались, им отвечали, им разрешали помогать в полевых работах, но все-таки они оставались такими, какими приехали: чужаками из какой-то неведомой страны, которые уедут потом в другую, такую же никому не ведомую страну. О том, что жителям Б., возможно, когда-нибудь самим придется отсюда уйти, и