Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин

– Ну, тогда выпьем за наши города!

– И за нас в них!

Оркестр грянул под чей-то заказ. «У осьминога семь сердец. А как мне справиться с одним?» – вопрошал публику томный восточный тенор.

Весляров довольно уверенно вел Дану в танце, но на нее положил глаз некий подвыпивший дылда с двумя нашивками на аэрофлотовских погонах. В общей сутолоке он прорывался к Дане уже третий раз, давая ей понять с помощью разнузданных телодвижений, что она ему небезразлична. В пылу пляски Весляров успел довольно ощутимо обменяться с ним ударами локтей. Дылда напирал на Дану довольно нагло, размахивая кулачищами явно не в такт музыке. Наконец он совершенно оттеснил лейтенанта, и тот, выделывая очередное антраша, довольно удачно подковал его. От неожиданности дылда даже присел. Дана резко отвернула, и Весляров снова вошел с ней в пару. Тогда дылда пошел на него с явной целью отплатить тем же.

Весляров увернулся от верзилы и раз, и два… Мозжечок его, еще не затуманенный алкоголем, работал намного четче.

Дылда разъярился и стал охотиться за весляровскими ногами совершенно беспардонно. Движения его, и без того не отличавшиеся грацией, стали и вовсе медвежьими. Промахиваясь, он топал своими сорокапятиразмерными подошвами оглушительно громко. Весляров молил музыкантов закончить мелодию побыстрее, и однорукий трубач, будто вняв его мольбам, оборвал танец коротким стаккато:

У тебя есть палочка.

Палка-выручалочка.

Выручи меня, выручи.

Грузный грузин в синей аэрофлотовской тужурке танцевал с увядающей стюардессой. Та постреливала из-за его плеча густо нафабренными глазами. Потом ввалился еще один летчик с тремя стюардессами. Пил коньяк конскими дозами. Хлопало шампанское, и бились пробки в потолок.

Абатуров заметил справа от эстрады столик, за которым сидели зам Башилов, связист Федоров и док. Зам поймал его взгляд и приветственно приподнял бокал. Компания осваивала приз лейтенанта Веслярова, добытый на вантах «Фрегата». Рядом бесновались музыканты, достойные любого пиратского брига. Однорукий трубач мастерски владел инструментом и выдавал рулады не хуже Луи Армстронга. Поодаль ударник, словно многорукий Шива, колотил сразу по всем барабанам и барабанчикам. Пианист привставал от напряжения с места, догоняя ускользающие клавиши.

Красавец-гитарист, длинный и тощий, вскидывал гитару к груди, как гусли, и все дамы засматривались на него из-за плеч партнеров. Немолодой бородач шейковал, держа в руке зажженную трубку. Абатуров дождался очередную «Усталую подлодку» и пригласил Вику. Наверное, они хорошо смотрелись. Весь зал сопровождал их глазами. Абатуров перехватил взгляд человека, стоявшего в дверях. Это был помощник Руднев, совершенно трезвый по случаю дежурства по экипажу. Он грустно и пристально смотрел на командира, и у Абатурова заныло сердце. Едва танец закончился, он тут же подошел:

– Товарищ командир, вас вызывают в штаб флота. Есть попутная машина в Севастополь. Туда едет начальник дома отдыха.

– Понял.

И так всегда… Абатуров расплатился с официантом и удрученно поцеловал руку удивленной Виктории.

– Наверное, увижу вас только в Москве.

– Буду очень ждать.

5. Башилов

Коньяк с шампанским – не мой напиток. Как говаривал классик: «Лучше водки крепче нет». Угрызений совести насчет вчерашних похождений я не испытывал. Да и какие там похождения?! Стакан коньяка с полбутылки шампанского… Напротив, радовался, что «золотые деньки», отпущенные судьбой, проходят почти так, как мечталось ночами в зловонных отсеках.

Через три разгульных дня уезжаю вместе с боцманом в Севастополь проведать команду. Как там наш «любимый личный состав» проводит время? Наверное, насобирали «грубпроступков», как Тузик блох?

Мы не успели добраться до автовокзала, как небо быстро и резко потемнело, послышались предупредительные раскаты грома. Затем торопливо посыпались первые капли. Они звучно били по листьям, по крышам… Потом будто включили главный регистр: шум превратился в хлюпающий грохот, и воздух побелел от множества капель. Ветер выстелил струи вкось, и злорадный треск близкой молнии расколол небо. Крученые плети ливня тут же присмирели, вернулись в вертикаль, и дождь мерно замаршировал на месте. Гром прополз по небу, перебивая сам себя беспорядочными залпами.

Мы бежали с боцманом, держа фуражки в руках, враз промокшие до самых тельников. Хорошо, что тужурки были упакованы в новенькие дорожные сумки.

Дождь лупил по земле, не давая воде собраться в лужи. Плети ливня сбивали фонтанные струи, ошалевшие птицы влетали в незатворенные окна.

Небо стало темнее моря. Салютные каскады грома не стихали ни на минуту, а разноцветные розовато-зеленые молнии реяли по всему небу. Они били из самого зенита, а порой выпархивали из-за горизонта. Вспыхнув, не сразу гасли, а надрожавшись, намигавшись, наплясавшись, исчезали под обвальный грохот грома. Наверное, это горы сводили свои счеты с небом. То была электрическая буря, бунт сбесившегося атмосферного электричества.

Мы вскочили в рейсовый автобус, как в альпийское убежище. Водитель бросил нам свое полотенце – оботритесь, служивые. Промокнули волосы, шеи, плечи, руки…

Как всегда, среди сонма молний-простушек взблеснула долгая и прихотливая царь-молния, после которой сила дождя достигла апогея. Казалось, порывы шквалов шли от вспышек молний, и раскаты грома сливались с грохотом ветра. Шквалы срывали со стен лепнину ласточкиных гнезд.

Автобус осторожно выезжал на Ялтинское шоссе, через которое хлестали бешеные ручьи, бежавшие с горных откосов, с противооползневых стенок. Но на душе было радостно, как будто вся эта стихия бушевала специально для твоего увеселения. Ни малейшей тревоги, ни тени страха. После бискайских штормов ялтинская гроза – зрелище вроде цирка, устроенного в планетарии.

Глава третья. Севастопольское море

1. Башилов

Севастополь всегда напоминал мне, как ни странно, наш летний Северодар – без снега, где много камня и немного зелени. Роднило эти разнополярные и разновеликие города море, входившее, что в Севастополь, что в Северодар, далеко и извилисто, как некое особое городское пространство, придуманное гениальным архитектором. Море жило в городе – билось о стенки набережных, лизало причалы, взбегало по ступеням мраморных маршей.

Целые рощи корабельных мачт, моряки, красиво вкрапленные в толпы горожан, скалы, курганы и сопки, гористые склоны, а главное, горделивый и строгий флотский дух, витавший над крышами, парками, гаванями – вот что по-настоящему роднило эти две морские крепости. У нас, правда, все построже, посуровей, здесь же – с избыточной южной роскошью.

Команда Б-410 расположилась в кубриках старинных казарм, построенных еще до первой обороны во времена адмирала Лазарева. Они так и назывались – Лазаревские. Я с трудом узнавал своих бойцов – таких чистых, приглаженных, в белых форменках и беловерхих «бесках». Ни дать ни взять крейсерские матросы! В Северодаре они ходили либо в синих робах, либо в черных ватниках. В отсеках же они в своих бледно-голубых разовых трусах