Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

Книга четвертая. Ильмари Аутио

I

Выпавший за ночь снег намело во дворе сугробами у крыльца, у двери гаража и у дверей той части надворного строения, которую называли почему-то овином.

В торце дома ветер сдул снег, и я оставил машину там. Вошел в дом. Отец одиноко сидел в кухне за столом, читая какой-то еженедельник и жуя хлеб с маслом. Масло он намазывал на хлеб финкой.

— Хорошо, что ты приехал, — сказал он.

— А мать где?

— Наверху.

На мои расспросы отец повторил то же самое, что уже успел рассказать мне утром по телефону. Потом я пошел наверх — поговорить с матерью. Она лишь тихонько выла, где-то внутри у нее саднило, и, стоило ей сделать попытку заговорить, завывания перешли в вопли. Она вопила высоким голосом, лежа в постели, а лицо ее распухло от слез и покрылось пятнами. Я так и оставил ее, пошел вниз. Отец сидел в кухне на том же месте, где и давеча. Он налил из молочного пакета полстакана молока, долил водой доверху, выпил. Он утверждал, что это полезно для его расстроившегося желудка, да и кальций, мол, перемешается в теле.

— Разберись теперь в этом. Что-то там не так, — сказал он.

— Схожу к полицейскому, — пообещал я.

— Да не пустят они тебя туда свидеться с Калерво, — сказал отец.

— Обязаны.

— Не обязаны они никого туда пускать, пока не кончат допрашивать. Так объяснил полицейский, — сказал отец.

— Черт возьми, я этому гаду полицейскому нос сверну!

— Поешь хлеба, — предложил отец и показал на круглую буханку и полукилограммовый пакет масла в бумаге, в масло была воткнута финка.

— А другой еды у вас никакой нет?

— Конечно, есть, — сказал отец и пересел к окну читать спортивную страницу в «Вааса».

— Могу что-нибудь приготовить, — предложил я и принялся искать продукты в шкафу и холодильнике.

Мать спустилась с верхнего этажа и остановилась в двери кухни, волосы у нее были растрепаны, а глаза почти совсем заплыли, она все еще тихонько выла и заламывала руки; если не глядеть в ее сторону, не подумаешь, что это звук человеческого голоса. Отец велел ей сесть, и мать села, сложив руки на коленях.

— Разве ж я его не предупреждала, — сказала она наконец.

Я попросил ее приготовить чего-нибудь поесть, и она принялась ходить от шкафа к холодильнику и обратно, и к посудному шкафу, и к стенному шкафу в переднюю, а затем, сидя на стуле у порога, стала чистить картошку. Она клала очищенные картофелины перед собой на пол в одну кучу с неочищенными, потом положила их все в эмалированный тазик, и очистки тоже. Я достал из посудного шкафа тарелки, и вилки, и ножи и раскладывал их на столе.

— Я наелся хлебом, — сказал отец, не отрываясь от чтения спортивной страницы.

— И должно же было такое случиться, — сокрушалась мать.

Она почистила картошку и теперь мыла в раковине под краном. Потом положила картофелины в кастрюлю, налила воду, кастрюлю поставила на электрическую плиту и включила ее до отказа. Когда вода закипела, она повернула регулятор на слабый огонь и сдвинула с кастрюли крышку, чтобы выходил пар.

— Это же надо, убить человека! — сокрушалась мать.

— Уж Ильмари разберется, что там случилось, — сказал отец.

— Пойду все-таки выясню что-нибудь, — пообещал я.

— Родной сын стал убийцей! — Мать опять заныла. — Прекрати! — велел я.

— Что теперь люди станут говорить! — Мать заохала.

— Пусть говорят, — сказал я.

— Однако приятного мало, — заметил отец.

— Пусть говорят.

— Уж можешь представить себе, они теперь только и будут сплетничать да шептаться, — сказала мать.

Она потыкала картофелины спичкой, а затем поставила их на стол прямо в кастрюльке. В шкафу в передней нарезала холодное мясо ломтиками и принесла их в кухню на ноже. Мы принялись за еду.

— Слышно, там и другие были тоже, а козлом отпущения сделают Калерво, потому что он был самый пьяный, — сказал отец.

— От кого ты это слышал? — спросил я.

— Сосед заходил. Их парни рассказывали. Во всяком случае — Калерво там околачивался.

— Ну, узнаем, — сказал я.

— И за что только мне досталась такая жизнь?.. — сетовала мать.

— Тебе вечно труднее всех, — сказал я.

— Родного сына в тюрьму засадят! — Она опять завыла.

— Пока что он еще не в тюрьме. А уж если... так там и другие бывали, — рассердился я.

— Если бы он меня слушался, такого не случилось бы. И как же это я не смогла его уберечь! Я ему всегда говорила, чтобы поступал в Эвоское лесоводческое училище или куда угодно, лишь бы не околачивался здесь и не перенимал замашки всяких босяков, пока с ним беды не случится, а он, как нарочно, болтался вечерами на танцах, и каждый раз пьяный. Откуда у него только деньги на это? Воровал небось, а теперь такая история. После средней школы надо было без долгих разговоров — к леснику в практиканты, а потом в Эвоское училище. Тогда все было бы ясно, и уж такое нипочем не случилось бы, — твердила мать.

— Дело-то явно странное. Тот, должно быть, упал и обо что-то разбил голову, наверняка под снегом был камень, вот и душа сразу вон, — рассуждал отец.

Подкрепившись, я оделся потеплее и зашагал по дороге к дому полицейского. Погода была мягкой и тихой, но облачной, похоже было, что скоро пойдет снег. Я зачерпнул на ходу пригоршню снега, слепил снежок и кинул его в стену кинотеатра, но снежок распался на лету и упал комочками в сугроб, в нескольких метрах от меня. Было еще недостаточно тепло. Дом полицейского стоял на пустыре, сразу же за кинотеатром. Полицейский построил его на деньги, доставшиеся в наследство от свояченицы; сооруженный лет десять назад, дом был несколько старомодным, в подвале находилась арестантская, и, когда полицейский куда-то отлучался по делам, его жена присматривала за посаженными в камеру пьяницами.

Полицейский расчищал двор от снега железным совком и фанерной лопатой, у которой была металлическая окантовка и деревянный черенок. Он заметил меня и скрылся в