Тише - Кейт Максвелл

– Ладно, тебе виднее. Пожалуй, так даже проще.

– Это будет наш маленький секрет. Но своим-то ты сказала бы?

– Уже. Я еще несколько лет назад говорила маме, что подумываю завести ребенка и растить его одна. Ну а папа и так обо мне невысокого мнения – вряд ли оно упадет еще ниже.

С «Историком» я распрощалась. Хотя и не без сожаления. Все-таки столько времени потрачено на этот вариант! Я уже представляла, как наша дочь поднимает глаза от книжки или, задумавшись о чем-то, щиплет себя за мочку уха. Я буду по ней скучать.

Так или иначе, мне казалось правильным пройти этот путь с Нейтаном, а не с каким-то безымянным аватаром. Все складывалось просто идеально: мы вместе, но в то же время не вместе, что позволит мне чувствовать себя максимально независимой. Придя в клинику, чтобы сдать анализы, мы наблюдали за несчастными гетеросексуальными парами и думали: какая это, должно быть, пытка для людей, состоящих в романтических отношениях, когда они вынуждены делать нечто максимально далекое от романтики, пытаясь завести ребенка; сколько взаимных упреков и обид неизбежно возникает в подобных ситуациях. И какое счастье, что нам это не грозит!

Но как же лондонский клуб? Предугадать точные сроки было невозможно, но если бы уже первая – или вторая – попытка оказалась удачной, я все еще успевала к открытию. А во время ремонта ходила бы вперевалку по пустым помещениям в удобных джинсах и кроссовках, с каской на голове и огромным животом – достойный образец успешной и самодостаточной женщины, пример для всех будущих матерей. Только вместо того, чтобы остаться в Лондоне, я вернусь в Нью-Йорк. Лекс поймет. Уехать из Нью-Йорка было бы шагом назад. Он ведь сам так когда-то сказал!

Теперь, когда в игру вступил Нейтан, осесть в этом городе казалось самым логичным решением.

Я взглянула на Манхэттен глазами беременной женщины, как во время приезда Миры, – только теперь этой женщиной была я. И хотя кое-какие неудобства никуда с тех пор не делись – унылый бетонный пейзаж, выщербленные тротуары, полчища вонючих крыс, – я видела определенные преимущества в жизни на острове площадью в двадцать три квадратные мили, где тебе в любой момент доставят на дом блюда любой национальной кухни, а такси отвезет куда пожелаешь.

Я больше не считала Манхэттен непригодным местом обитания для детей; теперь я видела их здесь повсюду. Малыша, показывающего пальцем на ревущую сиреной полицейскую машину. Близнецов, катающихся на самокатах по Томпкинс-сквер-парку. Ватагу младших школьников на баскетбольной площадке в Сохо. Мне не пришлось бы становиться первопроходцем; я лишь присоединилась бы к новому, еще незнакомому племени.

Когда пришли результаты анализов, Нейтан радовался, как ребенок.

– Я же говорил, что это будет отборный материал! Не какой-нибудь третьесортный хлам. Только суперподвижные сперматозоиды элитарного качества!

Нейтан купил стильный комбинезончик для будущего младенца – с надписью «Сделано в Нью-Йорке». Мы обсудили, когда стоит рассказать Джесс.

А затем, в один из дней на исходе июля, после очередного уик-энда с Брайсом на севере штата, он передумал.

Пятьдесят три

Хватит друг другу врать! Эта мысль вертится у меня в голове, когда я еду поздравлять папу с днем рождения, забив в навигатор адрес гламурного паба, где Ребекка устраивала репетицию свадебного ужина; Эш увлеченно фырчит в детском кресле позади меня.

Изначально предполагалось, что мы соберемся всей семьей – Ребекка, Дэвид, девочки, Эш и я. Но потом Дэвид упал с велосипеда и сломал ногу, и Ребекка повезла его в больницу. Так что нам с Эшем пришлось взять их машину и ехать самим, хотя папа точно не обрадуется такому «подарку». Какой смысл отмечать день рождения лишь с нами двумя?

– Ребекка, ты же знаешь, у нас не такие отношения, – сказала я. – Мы не общаемся тет-а-тет.

– Знаю, – ответила она, – и думаю, что пора бы уже и начать. Стиви, неужели ты не хочешь, чтобы в жизни Эша был хоть один представитель старшего поколения? Судьба дает вам возможность узнать друг друга получше. Сделай это ради мамы! И ради меня.

– Хорошо, – согласилась я, понимая, что теперь моя очередь отдавать дочерний долг.

Но все же подумала (хотя и не стала говорить этого вслух): «Только сначала нам нужно откровенно поговорить. Несмотря на сложившиеся обстоятельства. Благодаря сложившимся обстоятельствам. Смерть обнажает истинную суть вещей, наступает время правды». Поэтому, вцепившись в руль и поглядывая на приборную панель, в центре которой красовалась желтая записка от Ребекки: «ДЕРЖИСЬ ЛЕВОЙ СТОРОНЫ», я репетировала гневную речь.

Папа, почему ты никогда не был мною доволен?

Почему никогда не хотел меня видеть?

Почему не рассказал нам о мамином раке?

«Мы должны смести упавшие листья и очистить почву», – думаю я, поворачивая на парковку. Если нам с папой суждено наладить отношения, то этот разговор станет их фундаментом.

При виде папы моя решимость куда-то улетучивается; он ждет нас у входа в паб, сунув руки в карманы вельветовых брюк. Лицо его в пятнах от постоянного нахождения на воздухе; лысеющая макушка прикрыта редкими прядями волос. Он надел галстук – тот самый, что был на нем в день маминых похорон, – и твидовый пиджак. Слегка растянув губы в улыбке, папа шагает нам навстречу.

– Стиви.

– С днем рождения, пап!

Мы неловко обнимаемся. Вежливый поцелуй в щеку, каким обмениваются чужие люди при знакомстве; запах геля для бритья и силоса.

– Не стоило тебе тащиться в такую даль, – говорит он, придерживая дверь, пока я закатываю внутрь коляску с Эшем. – Я сказал Ребекке, что это идиотская затея. Трястись в машине несколько часов, да еще и с младенцем, ради какого-то обеда. Пока доедешь обратно, наверняка уже стемнеет.

Папа в своем репертуаре. Все тот же старый ворчун. Но я должна это сделать: должна с ним наконец поговорить.

– Мы хотели тебя повидать, – говорю я в попытке выиграть время.

Папины брови сдвигаются к переносице – непонятно, означает ли это сомнение или раздражение. Эш лежит в коляске с опущенным козырьком, в полном неведении насчет происходящего; мне хочется защитить его от внешнего мира.

Папа обводит глазами помещение. Вокруг сидят нарядные люди, люди с деньгами, люди со свежим маникюром на ухоженных руках. Не его люди. Он как будто съеживается и, сцепив руки в замок, опускает взгляд на каменный пол. Мужчина, затерянный на безбрежном поле скорби.

У меня сжимается сердце. Воинственный пыл гаснет. Какой смысл копаться в прошлом? Сейчас это совершенно не важно. Я мысленно