Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

За спиной осталось яркое здание — петух кирпичного разъезда, окружающий его гарем из курочек — белых домиков железнодорожных рабочих и служащих. Проселочная дорога завиляла, обегая неудобные места, спускалась в сай, перепрыгивала через ручьи, бежала дальше — спешила к Ожету. Степь была похожа на потертый бархат, в ладонях сая уже пламенела новая зелень, а на равнине она проступала проталинами. На них проклюнулись удивленные подснежники. Да какая-то нахальная трава захватывала себе все в округе, не давая жизни другим растениям. Так казалось.

На пологих террасах гудели тракторы. Их тщетно пытались заглушить веселые жаворонки в ласковом небе. Весенний воздух, терпкий как молодой кумыс, заставил вдруг Валю расчихаться.

— Будь здорова, айналайын, — улыбнулась Хадиша. — Ты устала, давай сюда хурджуны.

Слабая еще, первая бабочка-лимонница вяло махала крылышками рядом с ними. Она долго плыла, сопровождая юную девушку, ищущую мать.

На зеленых саях паслись тучные коровы с тяжелым выменем. Пастух сидел на линяющем мосластом сером ишаке и долго смотрел на двух женщин из-под ладони.

«Я все это уже видела. Да-да, этих простодушных коров, глубокие овраги, звонкие ручьи. Я видела подснежники и белооблачное небо, и еще я видела когда-то эти грозные горы. Но все слишком похоже на сон». Девушку охватило нетерпение, от которого перехватывало дыхание, делались слабыми ноги, а за спиной вырастали крылья, которые несли к Ожету так быстро и так медленно.

Пастух, надвинувший шапчонку на самые глаза, вдруг закричал:

— Эй, Хадиша, ты ли это? Здоров ли твой скот, здоровы ли близкие? Как твое драгоценное самочувствие? Что за ребенок с тобой?

— Эта девочка, видать, потерявшаяся дочь Зубайды!

Пастух сдвинул шапку на затылок.

— О, айналайын! — вскричал он. — Ты жива, оказывается? Возрадуется теперь дух Мамбета-Жаке, что осталась его веточка, его кровиночка на земле!

«Видела я когда-то и этого старика», — подумала Валя.

Слух о том, что нашлась дочь Зубайды и что ее ведет домой старая Хадиша, таинственным образом успел распространиться по всему Ожету. О узун-кулак, телеграф дедов, радио бабок!

Дом Зубайды был полон любопытствующих и гостей. Еще не видя девочки, уже рыдала в голос старая Зубайда, не в силах справиться с неожиданным и таким огромным счастьем.

— Не в такие ли дни воскресают мертвые, зажигается огонь в давно холодных очагах, о мой народ! Неужели услышал меня аллах, о люди?! Айналайын, Шамшия, ты нашла свою старую мать любящим сердцем! Доченька моя, светлая моя, неужели ты идешь ко мне?

— Счастье какое бедняге! — сказали старухи. — И как ей не плакать!

— А разве дочку ее звали Шамшия?

— О аллах, забыли даже имя живого человека!

И вдруг Валя увидела старую смуглую женщину, которая бежала к ней, раскинув руки, рыдая, закрыв глаза, словно боясь ослепнуть от счастья. Она растерялась, оцепенела. Но вот обняла ее старуха, гладила слепыми руками, прижалась к ее лицу и дрожала всем телом. И долго стояли они так, окруженные молчаливой толпой. Валя рыдала. Заплакали женщины. Гордая Хадиша достала папиросу и с удовольствием затянулась.

— Мать Культай, где ты отыскала девочку? — засыпали ее вопросами родичи.

Снова и снова повторяла старуха свой рассказ. Вдруг Зубайда, которая уже перестала плакать, а все смотрела в лицо вновь обретенной дочери, оттолкнула растерянную девушку, потом бросилась к ней и сорвала платок с ее головы. Все окаменели. Трясущимися руками стала перебирать старуха густые, короткие волосы девушки. Наконец она упавшим голосом сказала тихо, самой себе:

— Да и откуда ей быть живой?

— Эй, несчастная, что это с тобой? — крикнула встревоженная Хадиша.

— Откуда ей быть? — безжизненным голосом повторила Зубайда. — У моей Шамшии должен быть след от ожога на голове величиной с наперсток. Когда ей было два годика, я недоглядела…

— Шрам! — вскричала разгневанная Хадиша. — Мало ли людей, глупая женщина, тоскуют по детям, которых и не вернешь?! Мало ли таких, которые и чужих воспитывают лучше родных! Горе тебе, злая, глупая старуха, ты оттолкнула дочь, из своих объятий отбросила, от своей груди оторвала! Оставайся же одна, недостойная быть матерью! Эй, Уалия, дочь моя, идем со мной, кровиночка моя!

Хадиша схватила девушку за руку и повела к дому, на котором всю зиму висел замок. Она спешила. Она очень спешила, словно кто-то мог отнять у нее дочь.

ТА ДАЛЕКАЯ ОСЕНЬ

Высоко в небе с шумом носятся птицы. Шокибас-сай — один из родников тысячеключевого Мынбулака. Обрывистый склон сая исколот птичьими гнездами и похож на соты. Крылатые жильцы покидают свои дома, готовятся к перелету в жаркие дали.

Увидев их суету, Ноян впервые вспомнил о приближении зимы. Стоило подумать о холодах, как мальчик зябко поежился, хотя сидел на гнедом жеребенке и солнце еще горело вовсю. Сердце Нояна словно чувствовало, что наступающая зима будет суровее прошлогодней. Памятной будет зима сорок третьего.

В ту зиму нечего было обуть, и Ноян не ходил в школу. Но спасибо старому Тимофею, который сшил ему некое подобие башмаков из шкуры быка, павшего от голода. Они, правда, раскисали от дождя, как бумажные, но зато можно было намотать добрые портянки и сбегать в школу. Найдется ли на эту зиму кусок бычьей шкуры? А если найдется, то согласится ли Тимофей сшить ему еще пару башмаков?

Поглаживая короткую гриву жеребенка, думал Ноян недетскую думу. В этот день жеребенок был очень смирным. Он стоял, подремывая, радуясь теплым снам. А может, и в его голове теснилась сиротская, недетская мысль? Его мать в прошлом году забрали в армию. Приехали двое в военном и вместе с председателем колхоза ездили в табуны отбирать коней для фронта. Тогда выбор пал и на сильную, стройную кобылу, мать этого самого жеребенка. Военные заглядывали ей в зубы, измерили ноги, грудь, торс, даже длину хвоста…

Видно, истосковался гнедой жеребенок по матери, потому что вздыхал временами, как человек, глубоко и безнадежно.

Кони пасутся в сае. Сейчас они уже не такие гладкие и лоснящиеся. Это рабочие лошади, и у них нет времени и сил на озорство. Едва снимут с них хомуты, они начинают щипать траву, чтобы восстановить силы, наесться впрок, ибо, кто знает, когда еще выпадет случай. Но будешь ли сыт на этих тощих травах? Травы пожухли, цветы завяли, стебли их огрубели. Деловито и быстро снуют бабочки с цветка на цветок. Все трудней собирать им нектар с редких розоватых цветов, которые оставила им осень из жалости. Чем меньше цветов, тем больше