Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

с мужем. Весь аул собрался. Я была уверена, что сама развяжу хурджуны гостей. Если взять с родственной стороны, те ближе меня нет никого у Шалабая. Уж он, поди, знает, что самый близкий для него дом Максута. Но нет, он уже давно забыл об этом. Далекая какая-то старуха Акшай развязала тесемки хурджунов. Всем должна быть довольна старуха Акшай. Старик рядом, три невестки работают. Построила восьмикомнатный домище с шиферной крышей. У трех сыновей есть три мотоцикла. А ведь Шалабай твой младший брат, мне кайны[34] будет. Да пропади он пропадом, такой кайны! Забыл. Не дал мне открыть хурджуны…

Эх, и радость, и горе, и холод, и голод, и изобилие видела моя голова. И всем я довольна была и благодарила бога. Но тут я не выдержала.

— Эй, шырак, — сказала я Шалабаю, — светоч мой, смотри, как бы не разгневать духов предков. Будь жив Максут, ты бы передо мной по ниточке ходил, эх ты, гнилой. Но раз Максута нет, то чего уж там на вдовую старуху внимание обращать? Кто с ней считается? Ты наплевал на память усопших, забыв разницу между мной и старухой Акшай. Скажи, кто они тебе? И разве закон народа, обычай его святой, разрешает плевать в очаг покойного брата? Эх ты, дуралей старый!

Ничего не мог ответить мне Шалабай. Молчит, смотрит вниз, да концом сапога землю ковыряет. Но старуха Акшай разве смолчит.

— Да ты что разоралась, ведьма! — кричит она на меня. — Чего ты живешь одна, как привидение, да не сгинешь поскорее, только людям мешаешь…

— Не просила я у бога одиночества, Акшай, — сказала я, а кровь от обиды черной стала. — Не следует меня отталкивать от близких. Не один ушел на войну Максут, с народом. Он не скрывался три года в горах, боясь фронта, как твой трусливый старик, дезертир Куракбас. Дочь моя Жанар вышла замуж за хорошего человека. Есть у нее дети и достаток в доме. А сама я сижу одна потому, что не хочу, чтобы холод вошел в дом Максута, чтобы погас очаг его, чтобы пахло здесь нежилым. Даже в сорокалетней битве находит смерть лишь тот, кому суждено. Тот, кто ушел из дома в одеянии живых, тот вернется хоть раз к своему порогу. А ведь Максут ушел из дома не завернутый в саван. Я не зарезала его на мясо, не продала его. Отчего же я ведьмой стала для тебя?

— Эх ты, несчастная, несчастная! — выпятила губу Акшай. — Жди еще тридцать лет, может, тогда придет твой Максут. — И она злорадно хихикнула.

— Буду ждать! — сказала я. — Сто лет буду ждать!

Не выдержала обиды и, плача, выбежала на улицу.

— Где ты, Максут? — кричала я.

И вот только пришла домой, как ты вернулся. Ну, что теперь скажет злая Акшай? Такой важной и значительной чувствовала она себя, когда дозволили ей взяться за хурджуны. Почернеет теперь от зависти ее лицо…

Он молчит. Слушает и молчит, стоя у порога.

МАТЕРИ И ДОЧЕРИ

Пассажирский поезд на разъезде Келтесай стоит одну минуту, а экспресс проносится сверкающей кометой, даже не замедлив скорости.

Хадиша, прогостившая зиму у замужней дочери, засобиралась домой.

— Поживите еще немного с нами, — упрашивали ее дочь Культай и зять Жекен. — Что вам делать в ауле одной?

— Э-э, родные мои, у живой души нет конца живым заботам. Дело мне всегда найдется. Вот уже весна наступает. За серой коровой я попросила приглядеть соседа Шалабая. «Сначала создателю, а потом тебе, соседушка», — говорила ему перед отъездом. Время подошло ей телиться, беспокоюсь я, дети, за нее. Уж больно бодлива Шалабаева буренка, как бы не обидела мою коровушку, не лишила радости материнской, — засветилась вдруг Хадиша при последних словах.

— Ах, мама! Продала бы ты эту животину совсем да перебиралась к нам жить, а то одна-одинешенька на старости лет. Ладно, сегодня здоровая, а вдруг завтра, не дай бог, какая напасть случится… — так сказала в сердцах дочь.

— О несчастная, и как только язык повернулся такие слова говорить! Неужели ты хочешь, чтобы твою старую мать прокляли духи предков? Их-то не перевезешь к тебе! Или не было у тебя отца, дедов и прадедов? Или не имели они своего места под солнцем, своей земли, где родились, жили и умирали, оставляя светлый след? Разве не покинут они холодный дом с погасшим очагом, обиженные и оскорбленные? А что я скажу им завтра, когда призовет меня к себе аллах? О чем говоришь ты, дочь моя, на что меня толкаешь? — ужаснулась мать.

Поняли тогда молодые, что не уговорить им старуху, стали ее в дорогу собирать. Проводить ее к поезду вышли на разъезд Келтесай. Чудовищной светящейся гусеницей выполз поезд из леса.

В Келтесае билеты продавались только в общий вагон. В поисках этого вагона забегали вдоль состава дочь и зять. Предельно встревоженная Хадиша, женщина солидная и даже важная, заметалась, как квочка, не зная, за кем бежать. Несмотря на жару, была она в бархатном чапане, с тяжелым тюрбаном-хундуком — на голове.

Наконец вагон нашелся. Не успела старуха ухватиться за поручни, как поезд медленно тронулся. Зять забросил хурджуны в тамбур и стал подсаживать старую женщину под мышки.

— Ой-бой! — заругалась на поезд испуганная Хадиша. — Куда тебя несет, железный ишак! Постой! — решила она добавить на всякий случай по-русски.

К счастью, в тамбуре стояла смуглая курносая девушка, которая и втащила причитающую Хадишу в вагон. Старуха же, вместо того чтобы благодарить судьбу за то, что не отстала от поезда, продолжала ворчать:

— И куда только торопится, душа из него вон? На отцовские похороны, что ли? Эй! Э-э! Культай! Э-эй! Жакен! До свидания! Будьте здоровы. Ах, птенчики мои! Айналайын! Айналайын! Да буду я жертвой за вас!

Красное кирпичное здание разъезда скрылось в гуще деревьев. Ни дочь, ни зять не могли уже слышать добрых ее слов.

Странная жалость вдруг стиснула сердце матери с такой силой, что глаза наполнились слезами. В муках она рожала дочь, как миллионы других матерей, и зятя считала сыном своим. Охватило ее минутное раскаяние, что не поддалась уговорам и не осталась с детьми. «Нет, — сказала она себе, — я поступила правильно. Там, где есть люди, я не останусь одинокой».

— Вы куда едете, апа?

Хадиша совсем забыла про девушку, которая помогла ей при посадке.

— Пусть исполнит аллах все твои желания, светик мой! Если бы не ты, не ехать бы мне сейчас в этом поезде, — стала несколько запоздало благодарить незнакомку Хадиша. — Добираюсь я в