Ветер крепчает - Тацуо Хори

– И вы, пожалуйста, не перетруждайте себя без надобности…

– Хорошо, – бодро отозвался Акира, напоследок, широко распахнув глаза, еще раз глянул на Наоко и скрылся за дверью.

Было слышно, как, удаляясь по коридору, он вновь заходится в судорожном кашле. Оставшись одна, Наоко особенно отчетливо ощутила своего рода сожаление, которое с недавних пор потихоньку наполняло ее сердце.

18

Казалось, промелькнувший перед глазами силуэт одинокого путника вскорости растает без следа, точно тень пронесшейся по зимнему небу птицы… Но этот тревожащий образ оставил в душе Наоко след, который со временем становился только глубже. В тот день после прощания с Акирой Наоко до самого вечера не покидала непонятная горечь, похожая на горечь раскаяния. Поначалу это было лишь смутное ощущение: ей казалось, она пытается скрыть некие чувства в отношении Акиры. Все то время, что он находился у нее перед глазами, она испытывала раздражение, не понимая, на кого злится, на него или на себя. Ей чудилось, будто он снова, как в далекие отроческие годы, лезет к ней в душу, выставляя напоказ свои шрамы; и все же это было не единственной причиной ее недовольства. Куда больше ее обеспокоило другое. Она, выражаясь привычным языком, почувствовала смутную угрозу своему тихому существованию – и это теперь, когда все успокоилось и устроилось в соответствии с ее горестным мироощущением. Во время встречи ей открылось, что Акира, страдающий от болезней ничуть не меньше ее, но стремящийся испить чашу до дна, словно раненая птица, которая все сильнее бьет покалеченным крылом, – тот самый Акира, который у прежней Наоко вызвал бы, вероятно, лишь скептическую гримаску, – был куда честнее, чем она с ее нынешними пессимистическими взглядами на жизнь. Она ощутила превосходство собеседника, но не пожелала в этом признаться – ни ему, ни себе самой.

Лишь несколько дней спустя Наоко осознала, что все это время занималась своего рода самообманом. И тогда поняла, до чего еще глупа и незрела: обошлась с человеком так холодно и, не сказав ни слова искренней благодарности, отправила восвояси, хотя тот специально прервал путешествие и заехал навестить ее! Впрочем, даже ломая руки от досады, она думала про себя: что, если бы она чистосердечно склонила тогда перед Акирой голову? Какой жалкой она чувствовала бы себя при следующей встрече с ним – если, конечно, таковой суждено состояться. И, несмотря ни на что, невольно испытывала облегчение…

Пожалуй, именно с того времени Наоко всерьез задумалась о том, насколько плачевно ее нынешнее одинокое положение. Она стала потихоньку обдумывать свою незавидную долю, совсем как больной, который касается – поначалу очень робко – впалых щек и принимается осторожно их оглаживать, желая понять, насколько он ослаб и исхудал. Если не считать довольно приятных впечатлений детской и юношеской поры, она до сих пор не испытывала душевных переживаний, достаточно глубоких и ярких для того, чтобы одних воспоминаний о былом – как в случае ее матери – хватило бы на всю вторую половину жизни; да и будущее, при сохранении текущего порядка, не сулило никаких событий, по поводу которых стоило питать хоть какие-то надежды. В настоящем она была беспредельно далека от того, что именуют счастьем, хотя и к несчастнейшим созданиям себя не причисляла. Погружаясь в одиночество, она обретала своего рода успокоение, просто оно представлялось слишком скромным воздаянием за тоскливую пустоту, которую приходилось терпеть в горах в такие зимние дни. Но до чего фальшивой была, вероятно, ее нынешняя жизнь, особенно в свете искренности Акиры: он так тревожился о том, что его ждет впереди, так стремился достичь предела мечтаний и ради этого, похоже, готов был подойти к самому краю своего существования! Так есть ли смысл – вопреки всему – убеждать себя, по-прежнему проводя дни в праздной бездеятельности, будто впереди еще ждут какие-то радости? Или, может быть, там, в будущем, произойдет что-то такое, что позволит ей возвратиться к самой себе?..

Мысли Наоко неизменно крутились вокруг одной и той же темы – ее печальной доли, зачастую лишь умножая бесплодные сомнения.

19

До той поры, получая пухлые почтовые конверты, подписанные матерью Кэйскэ, Наоко никогда не испытывала желания сразу их распечатать, они подолгу лежали в изголовье ее кровати, и бралась она за них всегда с неприятным чувством. После приходилось сочинять ответ: с еще большей неприязнью она начинала складывать вместе слова, не имевшие ничего общего с реальностью.

Однако с конца осени Наоко постепенно стала подмечать в обычно безжизненных письмах свекрови что-то новое. Теперь она могла читать их, уже не хмуря брови над каждой фразой, как делала раньше. Письма из дома все так же вызывали у Наоко досаду и подолгу ждали своего часа возле изголовья – Наоко не спешила приступать к чтению, но, взявшись за конверт, уже не могла выпустить его из рук. Почему в ней утихло былое отвращение? Она не заостряла на этом особого внимания, не пыталась понять, но с каждым новым письмом – этого Наоко отрицать не могла – сквозь скачущий почерк свекрови перед ней все отчетливее проступал выписанный там образ глубоко удрученного Кэйскэ.

Спустя несколько дней после визита Акиры, пасмурным вечером, Наоко принесли очередное письмо, вложенное, как обычно, в серый конверт. Сперва она по своему обыкновению не стала брать его в руки, но спустя какое-то время задумалась, не случилось ли чего-нибудь, и поспешила конверт вскрыть. Однако ничего нового в письме не сообщалось – свекровь писала то же, что и всегда: никаких неожиданных бед, секунду назад рисовавшихся Наоко, с Кэйскэ не приключилось; это было почти досадно. Тем не менее чувствовалось, что письмо писалось второпях – неровный почерк местами было трудно разобрать, и такие фрагменты Наоко просматривала бегло, пропуская слова, поэтому, добравшись до конца, решила перечитать все еще раз, с самого начала. После чего прикрыла глаза и надолго погрузилась в свои мысли, а когда пришла в себя, поняла, что настало время вечернего замера температуры. Убедившись, что у нее, как и всегда, неизменные тридцать семь и две, она, не вставая с постели, достала бумагу, карандаш и принялась за ответ свекрови; писать было не о чем, и рука то и дело неуверенно замирала. «Едва ли здешние морозы последних дней заслуживают отдельного упоминания. Однако врачи в санатории говорят, что, если перетерпеть все неудобства и пережить в горах зиму, здоровье полностью восстановится, поэтому, как вы, матушка, и предполагали, крайне маловероятно, чтобы в