Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

Отойдя от телефона, он, ликуя, твердил себе, что, значит, счастливый случай не упущен. Нет-нет, он все-таки не упустил его!

Он пропустил все другие визиты, даже неотложные, и направился прямо в дом на Грин-стрит. Здесь он на этот раз встретился с самим Джозефом Ле-Роем. Тот нетерпеливо дожидался его в нефритовой комнате. Лысый, приземистый, с большим кадыком, он свирепо курил сигару с видом человека, который не может терять даром время. Одну секунду он сверлил Эндрю глазами, но эта хирургическая операция, к удовольствию последнего, закончилась очень быстро. Ле-Рой заговорил убедительно, употребляя жаргон бывшего жителя колоний:

– Вот что, док, я тороплюсь. Миссис Лоренс стоило сегодня черт знает каких хлопот разыскать вас. Я так понимаю, вы парень толковый и глупостей себе не позволите. И вы женаты, не правда ли? Это хорошо. Так вот… примитесь-ка за мою девчонку. Добейтесь, чтобы она стала крепкой, здоровой, выгоните из нее начисто эту проклятую истерию. Ничего не жалейте. У меня есть чем заплатить. До свидания.

Джозеф Ле-Рой был родом из Новой Зеландии. И несмотря на его богатство, дом на Грин-стрит и экзотическую дочку Топпи, не трудно было поверить, что прадедом его был Майкл Клири, безграмотный работник на ферме среди полей, окружающих гавань Греймута. Майкла Клири его товарищи, такие же маленькие люди, называли просто Лири. Джозеф Ле-Рой вступил в жизнь, конечно, под именем просто Джо Лири и мальчиком начал свою карьеру в качестве доильщика на одной из больших ферм в районе Греймута. Но Джо, по его собственному выражению, был рожден для того, чтобы доить не одних только коров. И тридцать лет спустя в конторе на верхнем этаже первого оклендского небоскреба Джозеф Ле-Рой подписал соглашение, по которому все молочные фермы острова объединялись в один большой комбинат по производству порошкового молока.

Это была грандиозная затея – комбинат «Кремоген». В те времена порошковое молоко было еще продуктом новым, производство его коммерчески не организовано. И Ле-Рой первым оценил скрытые здесь возможности, руководил выпуском этого продукта на мировой рынок, рекламировал его как «Богом данное питание для детей и больных». Залогом успеха служили не продукты Джо, а его безмерная наглость. Последнее снятое молоко, которое на сотнях новозеландских ферм выливали в сточную яму или скармливали свиньям, теперь продавалось во всех городах мира в красивых жестянках с пестрыми наклейками, под названиями «Кремоген», «Кремакс» и «Кремфэт», втрое дороже свежего молока.

Вторым директором комбината Ле-Роя, представителем английских пайщиков, являлся Джек Лоренс, который, как ни странно, был офицером гвардии до того, как стал коммерсантом. Но не только то, что Лоренс и Ле-Рой были компаньонами, сблизило миссис Лоренс и Топпи. Франсиз, которая имела собственное состояние и вращалась в высшем лондонском свете гораздо больше, чем Топпи (та иногда еще обнаруживала черты своих лесных предков), питала слабость к этому забавлявшему ее enfant gâté[18]. Когда после беседы с Ле-Роем Эндрю поднялся наверх, он застал ее у дверей комнаты Топпи. И в последующие дни во время его визитов Франсиз Лоренс всегда была рядом, помогала ему справляться с требовательной и своенравной пациенткой, готова была всегда найти улучшение в здоровье Топпи, настаивала на продолжении лечения, осведомлялась, когда ожидать следующего визита.

Испытывая к ней чувство признательности, Эндрю, все еще несколько неуверенный в себе, находил странным, что эта аристократка, которая самодовольно причисляла себя к избранной части человечества, которая казалась ему личностью исключительной еще до того, как ему стали попадаться ее портреты в иллюстрированных еженедельных журналах, могла питать хотя бы и такой слабый интерес к нему. Ее широкий, немного капризный рот обычно выражал враждебность по отношению к людям не ее круга, но почему-то она никогда не выказывала такой враждебности к Эндрю. У него появилось сильное желание – это было нечто большее, чем любопытство, – разгадать ее характер, ее душу. Он не знал настоящей миссис Лоренс. Наблюдать ее сдержанные движения, когда она ходила по комнате, было истинным наслаждением. Она была всегда ровна и покойна; все, что делала, делала неторопливо и обдуманно, за приветливой настороженностью ее глаз скрывались тайные мысли, несмотря на грациозную беспечность речей.

Вряд ли сознавая, что эта мысль внушена ею, Эндрю с некоторого времени, ничего не говоря Кристин, которая по-прежнему сводила свой хозяйственный бюджет в шиллингах и пенсах, ничуть не тяготясь этим, начал нетерпеливо задавать себе вопрос, как может врач завоевать практику в хорошем обществе, не имея элегантного автомобиля. Смешно подумать, что он ходит пешком на Грин-стрит, таща свою сумку, является в дом в запыленной обуви, вместо того чтобы приезжать в автомобиле, и ему неловко перед лакеем, встречающим его с легким высокомерием. За домом на Чесборо-террас имеется кирпичный гараж. Это значительно сократит стоимость содержания автомобиля. К тому же есть фирмы, специально занятые продажей автомобилей врачам, замечательные фирмы, которые готовы любезно рассрочить платеж.

Прошло три недели, и у дома номер 9 на Чесборо-террас остановился новенький коричневый, сверкающий темной лакировкой автомобиль с откидным верхом. Выскочив из машины, Эндрю взбежал по лестнице.

– Кристин! – позвал он, пытаясь не выдать голосом пожиравшую его радость. – Кристин! Поди сюда, ты что-то увидишь!

Он хотел ее поразить. И достиг цели.

– Боже! – Она стиснула его плечо. – Это наш? О! Какая прелесть!

– Правда? Осторожно, дорогая, не трогай руками, на лаке останется след! – Он улыбался ей, совсем как бывало. – Хорош сюрприз, а, Крис? Достал его и зарегистрировал, все сделал, а тебе ни словечка! Да, это не то что наш старый «моррис». Садитесь, сударыня, я вам продемонстрирую его ход. Летит, как птица!

Он помчал ее вокруг сквера, как она была, без шляпы, и Кристин не могла налюбоваться маленьким автомобилем. Через четыре минуты они уже воротились и стояли на тротуаре перед домом. Эндрю все не мог глаз отвести от своего сокровища.

Минуты близости между ними, взаимного понимания, общей радости были теперь такой редкостью, что Кристин ужасно хотелось продлить их. Она прошептала:

– Теперь тебе будет удобно навещать больных, милый. – Потом робко: – И если бы мы могли иногда ездить вдвоем за город, ну хотя бы по воскресеньям, в лес – как бы это было чудесно!

– Разумеется, – ответил он рассеянно. – Но автомобиль, собственно, куплен для моей практики. Мы не можем носиться в нем повсюду, иначе он быстро запачкается.

Главный эффект был впереди и оказался для него совершенно неожиданным. В следующий четверг он, выйдя из стеклянной двери дома номер 17-а на Грин-стрит, очутился лицом к лицу с Фредди Хэмптоном.

– Привет, Хэмптон, – сказал он небрежно.

Он не мог подавить радостного