Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

«единое на потребу» в учении Христа, развитом ап. Павлом и свт. Игнатием Богоносцем. Совершенно очевидно каждому, открывавшему серьезно Евангелие, что вся проповедь Христа — если и о каком земном граде, то об Иерусалиме — но первее всего и главнее всего она о Царствии Небесном, об искуплении грехов и обретении через смерть земную — Жизни вечной. Смертию смерть поправ — нечем иначе…

Именно так: равненье на смерть; но раз уж ты скорее жив, чем… не скажем что, — мы не будем тебя задерживать там, где слишком рядом то, знаем что.

Просыпаюсь в своей палате. Вены посинели и вздулись — страшно их видеть. Зато крови за ночь перелито столько, что я ожил окончательно. Физраствора — литра три. Железа — как в домне. Я — жил. И с утра уже повезут (это чтоб я знал, что натощак; а мне чего, напитался живою кровушкой и живу). А поскольку на гастро — и колоно-скопию (взять колом да и оскопить) возили меня недели три назад — сегодня ждала меня-дожидалася МРТ.

А на столике моем — новый иллюстрированный журнал «Leben in Haus». И там — чтобы все те, кто тут лежит из-за не той еды, или той, но впрок ему не пошедшей, мог в сердцевине этого журнала, на несколько иллюстрированных страниц создать себе новое кулинарное чудо. И осталось лежать от еженедельной этой красоты-вкусноты, чтобы ты умер как гурмэ, а не как гурман, не как обжора, а как тонкий кулинарный ценитель, не как чревоугодник, а как одержимый «гортаннобесием»… Вот, например, оттуда (замечу: этот еще простейший):

ГОВЯДИНА ПО-БУРГУНДСКИ

Говядину (750 гр., кусочками 4x4 см), лук (5), чеснок (4 зуб.), жира Бутарикс 40 г, бульона 250 мл, пол-литра красного вина, томат 1 ст. ложка, морковь (4 шт.), шампиньоны (200 г), а также соль-перц-лавр. лист-тимьян-розмарин — все в таком порядке тушить: сначала половину мяса обжарить в жире, вынуть — и там же обжарить вторую половину мяса, затем посолить-поперчить и вместе с пряностями сложить в горшок. Разогреть бульон с вином и томатом. Добавить это в мясо, закрыть крышкой и тушить тихо 3–4 часа, периодически помешивая. Тем временем не слишком тонко нарезать морковь — и в тот же горшок (через 2 часа). За 15 минут до конца добавить грибы. К этому идет хрустящий багет или вареный картофель.

Неплохо, да?

И вот сижу час на кресле с колесиками (так уж меня привезли, с 4-го на 1-й этаж, хотя мог дойти и сам, но больному положено быть больным, иначе, что он делает в больнице?) у двери КТ — МРТ, прихлебывая солоновато-сладковатую водичку. Я должен выпить 2 литра этого рвотного пойла; и я выпил его.

Это надо себе представить. Чтобы понять: представить этого нельзя. Но выпить можно.

Что я и сделал. За час и еще 15 минут.

Затем вызов (ох, как оно в тебе полощется), затем раздели-положили на раскладушку (а оно все полощется), и заходила тут надо мною плашмя, низко-низко какая-то не то бензопила, не то… в общем, та еще хрень; меня приглашали то дышать, то не дышать, вобрав воздуху, сколько уж влезет. Отдышался я вполне — и отправили меня на волю; то есть не на саму волю, а в ее предбанник: как бывает предзак, так и обратно бывает — предвол. А заключался он в том, что формально я был свободен, а актуально — никаких. Я имел право считать себя свободным, а возможности идти на свободу с чистой совестью не имел. Как бы хорошо я себя ни чувствовал — а чувствовал я себя сегодня, после вчерашних ночных двух переливаний крови и еще одного препарата железа, чувствовал я себя совсем не так, как вчера, а так, что бывало и хуже, и еще как хуже-то бывало. Я готов был подняться на свой 4 этаж даже не в лифте, а так погулять. Но меня откатили на роллстуле в угол и сказали — сейчас вернут в палату.

Оказалось, кто меня привез, тот только и имел форменное право меня отсюда вернуть в палату. И та добрая женщина, что проводила диагностику, могла держать меня и в полном неведении — и я не сахарный (если не считать сахара в моей диабетической крови), и она занята только тонкими кишечниками людей, а не самими людьми; людей, каждый день сидящих тут и медленно дующих по два литра воды… понятно, чего им хочется через час, не говоря — полтора, так ведь? В принципе, она не обязана была вызывать сестру — та и сама должна была знать свои обязанности и смотреть на часы. Тем не менее, диагностичка крикнула мне через дверь, что она уже заказала для меня сестру — и через айн паар минутен меня увезут назад в палату.

Однако тут, в ожидалове, пара минут превращалась в десяток, а после в 32 минуты, а те — в 369 и одна девятнадцатая секунды, а бывают, долдоню вновь и вновь, и такие секунды, которые трудно вытерпеть; а она, дипломированная санитарка, все куда-то торопилась, куда-то по ургентному поводу, только не ко мне, похоже, сегодня в ее лице Сивка-Бурка представлялся себе не всегда своевременным, а потому и вещим кауркой, а вневременным Пегасом, хоть и наделенным крыльями вдохновения, но именно благодаря вдохновению, всегда появляющемся автономно и не тогда, когда его ждут… словом, бывают, еще как бывают такие миги, и я должен их понимать, я не один такой, но… — вот тут-то оно и началось: на четыреста сороковой секунде терпения меня эх-да зазнобиило, еще невечерняя зорька ды не спотуха-ала, когда я прочувствовал нечеловеческую красоту момента, как тебя колотит и трясет, а пошлый зуб именно не попадает на другой столь же пошлый… И ведь главное гадство: я читал про это, но только это называлась гипогликемия, от резкого падения сахара, и следовало немедленно съесть кусочек сахара или просто поесть — и все возвращалось на круги своя: жизнь согревалась, а я оживал.

…Но нет же, я выпил два литра глюкозного раствора; это что вам, нехватка сахара?

Ладно, закружилось в голове, ладно — затошнило, но — как забьет холодрыгой, как начало бить юконской стужей. Как начало стучать зубами…

Что мне сказать? Бывало такое, попадал в дом с дровяным отоплением и мерз капитально, а то попадал к лесничему в пустой дом, не умея зажечь печь… Все это было, однако, в валенках, ушанке, варежках. Я отморозил однажды два пальца на правой ступне и кончик носа во время