Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

И что удивительно: когда на снегу следы, по нему уже как-то легче шагается. Значит, там, впереди, уже кто-то есть. И одно это подбадривает путника. Куда страшнее первым прокладывать путь по свежему насту.

Вечернее небо голубело, и только узенькая розоватая кайма на западной стороне говорила о том, что мороз еще усилится. Налетавший порывами холодный пронизывающий ветер сдувал с сугробов свежий снежок. Завидя столб дыма, вихрь налетал на него и разносил по ветру.

— Ну и морозец же, перкеле!

Карпакко покрутился на снегу и перезарядил винтовку. Руки были сильно обветрены, их больно пощипывало.

Уже в течение многих дней Тойво видел, как гибли красногвардейцы, безжизненно падая на снег. Страшно смотреть, когда из раны течет кровь и ее ничем не остановить. Теряя кровь, человек терял вместе с ней и силы. От огня белых полегло уже много знакомых бойцов.

Совсем недавно они с Карпакко вынесли на дорогу громко стонавшего мужчину, которого потом на санях отправили в тыл. Аукусти тащил его под мышки, а Тойво придерживал за ноги. Дядя Аукусти тяжело дышал, но донес раненого до перевязочного пункта. Тойво хотелось немного отдохнуть в безопасном месте у речушки, однако дядя Аукусти сразу же повернул назад, и Тойво последовал за ним.

На дорогу вынырнули со своими санками пулеметчики. За ними бежал маленький мужичишка в широкополой шляпе. Сняв шляпу, он принялся внимательно рассматривать ее.

— Поглядите-ка, моя жизнь была на волоске. Вон где пуля прошла, — бойко говорил Эсколини, показывая в шляпе отверстие от пули. Ему действительно повезло.

— Чего мы тут стоим? Пошли, — проговорил Карпакко.

Вскоре рота возвращалась в деревню, оставив на дороге караул, чтобы белые не застали врасплох.

Уже несколько дней Юкку не оставляет боль в груди. И только вечером, когда можно было прилечь и отдохнуть в тепле, ему становилось легче. Вот и сегодня он попросил Карпакко проверить людей, а сам постарался заснуть. Но сон не шел, да и сердце не давало покоя. «Надо бы показаться врачу, но где его сейчас найти. В Тампере, конечно, есть, но разве туда поедешь. Еще подумают: дескать, в подходящий момент у Ялонена сердце зашалило...»

Когда Аукусти вернулся с вечернего обхода, он застал Юкку и Старину из Сёркки за столом друг против друга.

— Кого я вижу, Старина! — приветствовал Аукусти гостя.

Старина из Сёркки был взят для особых поручений в штаб Карьялайнена. Сейчас он прибыл к Ялонену, чтобы выяснить обстановку. На столе перед ним лежала карта Тампере и его окрестностей. Карта была русская, но на ней были вписаны финские названия. Возле каждого населенного пункта обозначена численность белых и красных войск, а также фамилии командиров. Облокотившись о стол, Тойво тоже пытался заглянуть в карту.

— Матери-то пишешь? — спросил Старина из Сёркки у Тойво.

— Пишу.

— Будешь писать, и от меня большой привет передай.

Мужчины еще долго сидели, обсуждая положение на фронте. Старине из Сёркки утром предстояло отправиться на лыжах обратно в Оривеси. Юкка написал письмо Кайе и сыновьям и отдал его гостю, чтобы тот опустил письмо в почтовый ящик.

Все давно спали, а Юкка еще и глаз не сомкнул. Его лихорадило, а сердце прямо разрывалось от боли.

Аукусти спал рядом на стульях, укрывшись пальто. Юкка потормошил его:

— Аукусти, ты спишь?

Тот сразу же проснулся и спросонья спросил:

— А что?

— Не сварить ли нам кофейку? Что-то мне нездоровится.

— Давай сварим.

Карпакко быстро поднялся, и они отправились на кухню. Там тоже спали бойцы.

— Не будем лампу зажигать, а то проснутся.

Присев на корточки, Аукусти стал разжигать плиту. Дрова быстро разгорались, и в отсвете огня Аукусти увидел красное, потное лицо Юкки. Дышал он тяжело и часто.

Они подвинули табуретки к плите и тихо говорили о поездке Аукусти в Турку. Собственно, ради этого Юкка и разбудил его. Уж очень хотелось ему узнать, как там дела дома.

— Ты расскажи все поподробней, — просил Юкка.

— Да и рассказывать нечего, живут вроде бы ничего.

— А Кайя как?

— Бодрой показалась. С продуктами, кажется, тоже неплохо. Да, я слышал, что Россия сделала заказ на плуги и сепараторы. Их изготовляют теперь на верфи.

С минуту они помолчали, а потом, взглянув озабоченно на Юкку, Аукусти спросил:

— Сильно болит?

— Иногда очень... — И тут же Юкка спросил: — А как там жена Кавандера?

— Разве я днем не рассказывал?

— Мало.

— Сам Кавандер был очень угрюмый. Даже не сразу узнал своих. Дочку только ласкал, схватил ее на руки и вдруг заплакал.

— А жена?

— Нет, не плакала. Я даже удивился, какая она терпеливая, бедняжка. Заходил я к ним перед отъездом. Протянул на прощание руку...

— Кому?

— Да Эмели. Но он не подал руки, только сидел и тупо смотрел. Вроде и не признал меня. Опять взял девчонку на колени и заплакал...

— Заплакал?

— Да. И веришь, так это на меня подействовало. Сил не было глядеть на него.

Они опять помолчали. Затем Карпакко стал тихонько рассказывать:

— Тогда, там, на поле, помнишь, перед тем как наступать на хутор Кангас... Рядом со мной упал раненый, почти без лица. В душе у меня тогда все перевернулось, и ненависть меня охватила тогда такая лютая... Вот я и наговорил всего, помнишь, с женщиной-то... Зря, конечно.

— Не стоит об этом вспоминать, — отозвался Юкка.

Аукусти насыпал кофе, и скоро душистый аромат распространился по всей кухне. Сняв медный кофейник с плиты, Юкка и Аукусти пересели за стол.

— Подложу-ка я еще немного дров, чтоб светлее было, — сказал Аукусти. — Да и теплее им спать будет.

Тихо приоткрылась дверь, и в кухню на цыпочках вошел Фингерус в теплой фланелевой рубашке. Сев верхом на скамью, он спросил:

— Чего вы здесь кукуете посреди ночи?

— Да так, поговорили немного. Наливай кофе.

— Тебе плохо? — спросил Аки у Ялонена.

— Да, сердце опять барахлит.

— Правильно, кофе помогает. А к кофе у вас ничего нет? Я не умею пить просто так.

— Сахар есть.

— Нет, надо бы чего-то на зуб, — и Фингерус пошарил глазами по столу. — Я сейчас что-нибудь притащу.

Вскоре он вернулся и положил