Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

— Вот, нашел.

— Пожалуй, детей нам уже больше не видать, — мрачно проговорил Аукусти.

— Как так? — Фингерус глядел на него, вытаращив от удивления глаза.

— Вот увидите. Попомните мои слова. Когда я в этот раз уезжал из дому и прощался с Эссу и Сиркку, это было совсем не то, что в первый раз. Эссу плакала, мол, всех нас ждет та же участь. Вернемся домой, как Кавандер, или вовсе не... Там как раз хоронили шестерых погибших. Я тоже был на похоронах.

— Но Тампере-то должен выстоять, я думаю. Или как по-твоему?

— Мы все тогда думали, что вот возьмемся за оружие и покажем лахтарям. То-то они испугаются! А что вышло? Они бьют нас, как скот на бойне...

Эти слова глухо прозвучали в темноте. Сам же Карпакко с вызовом смотрел на Юкку и Аки. Фингерус кивнул ему. знай, дескать, говори, а я послушаю.

— Наши дети останутся сиротами, — продолжал Карпакко. — Как мои, так и твои, — кивнул он в сторону Аки. — В поезде ехали русские солдаты. Они пели ту самую песню, помнишь? Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда. Так и наши дети. Никогда уже не вернутся к ним отцы...

Аки все еще сидел верхом на скамейке и изумленно глядел на Карпакко. Потом устало обхватил голову руками и задумался о чем-то своем.

Говорят, что кофе сгоняет сон, но на Юкку он подействовал по-другому. Тот крепко заснул. Аки и Аукусти еще долго лежали, не смыкая глаз. У всех у них были дома жены и дети. Как-то они оправляются там теперь одни. А как будут жить потом, после войны, если случится непоправимое? На войне всякое бывает...

У Ману не осталось больше чистой рубашки, и он чувствовал себя неловко. Дома мать и Марта заботились об этом.

Он долго не решался, но потом все же попросил Илону выстирать ему рубашку. И вот вчера Илона позвала его к себе в комнату и, протягивая только что выглаженную рубашку, сказала, чуть поклонившись:

— Пожалуйста.

— Большое спасибо, — ответил Ману, покраснев. — Теперь я у вас в долгу.

— Да нет, мы в расчете. Ведь и ты мне немало помогал.

Это была правда. У Илоны хватало хлопот с коровами и свиньями, и Ману частенько помогал ей по хозяйству.

В комнате девушки все было чистенько и просто. Ману даже залюбовался, ему захотелось остаться здесь подольше, но нельзя: мужики тут же начали бы об этом зубоскалить. И все же несколько минут, проведенные сейчас с Илоной, запомнились ему. Голос и глаза девушки сказали ему больше, чем все слова.

И вот им пришло время расставаться. Рота Ялонена получила приказ немедленно покинуть деревню.

Они стояли у ворот. Илона задумчиво глядела в землю и носком пьексы гладила снег. Изредка она поднимала глаза на Ману. Ему хотелось сказать ей что-нибудь очень хорошее и нежное, но все нужные слова куда-то пропали.

За эти несколько дней Ману сильно привязался к девушке, которая стояла теперь перед ним в своей суконной куртке и в толстом шерстяном платке. Длинная темная коса свисала до самого пояса. «До чего удивительно, — думал Ману, — что в мире есть такое красивое и застенчивое существо, как эта Илона Хилккала». Ману так много думал о ней в последнее время и так много хотел сказать ей, но вот они расстаются, а он словно язык проглотил.

Красногвардейцы один за другим выходили на дорогу и, проходя мимо Илоны, кивали ей на прощанье. Юкка остановился возле них и сказал девушке:

— Извините, хозяюшка, что побеспокоили вас. Но сами понимаете, так нужно.

— Ничего, — улыбнулась Илона. — Не беспокойтесь. Желаю вам удачи.

— И вам также, — ответил Юкка. — Будьте здоровы!

Отряд удалялся все дальше. Пора и Ману вставать на лыжи. Тойво поджидал его на дороге, опершись на лыжные палки.

— Прощай, Илона! — сказал Ману, протянув ей руку.

— Прощай, — чуть слышно прошептала девушка.

Ману закрепил лыжи, и ребята быстрым шагом пошли вперед, догонять своих. Илона смотрела им вслед, и ей казалось, что Ману чувствует себя на лыжах привычнее, увереннее и свободнее, чем Тойво. Он шел просто красиво...

Ману охватила вдруг светлая радость. Он нашел в жизни нечто особенное, принадлежавшее только ему. И хотя теперь ему пришлось расстаться с этой чудесной девушкой, он не забудет ее и когда-нибудь обязательно разыщет... Ни с кем и никогда ему еще не бывало так хорошо, как с Илоной.

Сегодня первый раз в жизни Ману пожал теплую девичью руку и почувствовал, каким удивительным и многообещающим было это рукопожатие. Раньше ему было даже невдомек, что простое пожатие руки может так много сказать человеку.

Илона долго стояла у калитки. Домой не хотелось, там было пусто. А ведь еще совсем недавно в доме раздавались веселые шутки красногвардейцев. Поднявшись к себе в комнату, Илона задумчиво стояла у окна.

На дороге уже никого не было видно. Отряд красногвардейцев скрылся за лесом, в направлении Тампере.

Оконное стекло запотело от теплого дыхания Илоны, и девушка стала выводить на нем буквы. На стекле появилось то же самое имя, которое она написала и вчера, когда они с Ману стояли вдвоем у окна. Ману написал рядом другое имя, а Илона все стерла, весело смеясь. Со стекла, конечно, легко стереть любое имя, но сердцу не прикажешь. Душу переполнила тоска.

Ману обещал приехать к девушке. Но когда это будет и будет ли вообще? И зачем им суждено было встретиться, раз так быстро пришлось расстаться?

Дома Ману всегда любовался женой брата. Марту нельзя было назвать красавицей, но она была необыкновенно душевной. Ману ни разу не слышал, чтобы она когда-нибудь сказала грубое слово Мартти, хотя тот иногда излишне горячился. Марта выросла в большой семье, жившей в бедности и постоянных заботах. Ко всем она относилась мягко, с теплотой, а с Ману бывала ласкова, как мать.

Иногда Марта подтрунивала над Ману, что, мол, будет время и ты встретишь свою милую. Тогда узнаешь, как это хорошо и радостно. Он же только ворчал в ответ, что такого никогда не случится. «Не зарекайся, — лукаво улыбалась Марта. — Чтобы такой красивый парень да девушку не нашел...»

И вот теперь случилось то, о чем говорила Марта. И хорошо, что случилось. Ману полюбил, а для влюбленного весь мир кажется прекрасным, и вся