Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Глубокой ночью красногвардейцы вошли в деревню Оривеси...

III

Рота пополнялась, на смену погибшим прибывали новые бойцы. В Оривеси к Ялонену присоединили группу рабочих из Пори. Среди новичков один заметно выделялся громким голосом и высокомерными манерами.

Этот «парень из Пори», как его сразу же прозвали, говорил без умолку и все время позировал, засунув руки в карманы.

Было в нем что-то общее с Аки Фингерусом. Оба рослые, здоровяки. Фингерус, правда, подшучивал не только над другими, но и над собой. А парень из Пори высмеивал только других, не позволяя задеть себя и словом. Он без конца рассказывал забавные истории про Лапатоссу, прослывшего в финском народе шутником и балагуром, и сам же громче всех хохотал.

— Знаешь, у меня уши вянут от твоих побасенок, — как-то заметил ему Аки. — Я знал все это, еще когда под стол пешком ходил... — произнес Фингерус с особым выговором, на диалекте Турку.

— Э-э, да ты, брат, говоришь так, что действительно уши вянут. А между прочим, у нас в Пори за такой некрасивый язык просто штрафуют, — поддел парень Фингеруса.

За ужином он попытался снова завести с Аки колкий разговор. На этот раз вопрос касался грамматики.

— Послушай-ка, Фингерус, — спросил он, — что ты предпочитаешь, пост или препозицию?

Аки был настороже. На такой каверзный вопрос надо ответить быстро, но метко.

— Мне, пожалуй, лучше подходит постпозиция. Она больше попахивает луком. А как по-твоему?

— Ну... как тебе сказать... Не знаю, — неопределенно промямлил парень из Пори.

— Чего же спрашиваешь, коли сам не знаешь. А скажи-ка тогда, кого ты стал бы охотнее пасти — ослов или мартышек?

Парень из Пори не уловил в вопросе никакого подвоха и с ходу ответил:

— Пожалуй, ослов...

— Я так и знал. Ты им родней доводишься...

Грянул взрыв хохота, и парень из Пори смутился.

На следующее утро парень из Пори сходил на кухню и вернулся оттуда озабоченный. Было заметно, что ему не терпится поделиться новостями.

— Слушайте, ребята, что я узнал, — заговорил он с порога.

— Недосуг нам сейчас слушать старые истории про Лапатоссу, — отозвался Аки.

— Э-э, нет, Аки. Речь не о Лапатоссу, а о подлинном событии на Карельском фронте. Там командует красными некто Хейкки Кальюнен. Чертовский парень...

— Ну и что этот чертовский парень натворил? Убил, что ли, кого-нибудь?

— Не-е, не убил, но около этого.

И парень из Пори рассказал одну неприличную историю про Кальюнена:

— Кальюнен назначил на железнодорожные станции своих комиссаров. Но один из них вскоре вернулся: начальник станции не признал комиссара и, смерив его насмешливым взглядом, сказал, что у него в штанах есть комиссар и почище. «Ах вот как», — вскипел Кальюнен. Придя к начальнику станции, Кальюнен приказал: «А ну, показывай своего комиссара!» — «Какого комиссара?» — заикаясь переспросил начальник, не отрывая взгляда от огромного маузера в руках Кальюнена. «Мне сейчас не до шуток. Ну, живо!» Начальнику станции ничего не оставалось, как расстегнуть брюки...

Все захохотали. Трясясь от смеха, Карпакко спросил:

— А чем дело кончилось?

— Да тем, что Кальюнен сказал: «И только-то?» А потом опросил, что, дескать, если я застрелю твоего комиссара? «Христа ради прошу вас, господин начальник, не делать этого», — кое-как выговорил перетрусивший начальник станции.

— Ну как, Аки? Разве не славная история? — спросил парень из Пори, довольно улыбаясь и потирая руки.

— Во всяком случае лучше, чем твои прокисшие побасенки. Но знаешь, слишком похабно, я такого не люблю...

Анстэн тоже не любил подобных сальных историй.

Он раздраженно думал о том, что к двум своим трепачам теперь еще третий прибавился. Старик встал и вышел из комнаты, сердито бросив на ходу:

— Утер бы лучше сопли под носом. И помалкивал бы про Кальюнена. Он настоящий командир.

За весь вечер старик Анстэн не проронил больше ни слова.

IV

Лошади дружно мчали в сторону деревни Лянкипохья. Первой подводой правил Мартти Вяхяторппа, второй Ману. Они спешили.

Лянкипохья находилась восточнее железной дороги, примерно в 25 километрах от станции Оривеси. Там на заснеженных открытых просторах рабочие Южной Финляндии схватились с объединившимися хозяевами провинций Лалуа и Хярмя.

Целый день длился бой за Лянкипохья, и вот уже шестнадцатое марта стало клониться к вечеру. Цепи красных из последних сил сдерживали натиск белых. Немало в этот день вынесли с поля убитых и раненых. Рота Ялонена подоспела на помощь в самый тяжелый момент.

Бойцы были охвачены пылом боя, хотя все уже устали и тосковали по дому. Юкка и сам охотно съездил бы в Турку, но кто же будет драться с белыми, если все разойдутся по домам... Кое с кем Ялонену даже пришлось крупно поговорить по этому поводу, но таких разговоров он старался избегать. А то еще возьмут да скажут — мол, чего командуешь?

Обо всем этом Юкка с горечью думал по пути, но сейчас все были едины духом и готовы в бой. Ни страха, ни усталости, ни обессиливающей тоски по дому. Деревню Лянкипохья надо отстоять любой ценой.

Там и тут на снегу алела кровь. Красногвардейцы залегли в канаве под прикрытием кустов и открыли огонь.

Ялонен знал, что против них дерутся прославившиеся своей жестокостью лапуасцы, возглавляемые Лаурила и его сыном. Батраки Лаурила были по-собачьи преданы своим хозяевам. У лапуасцев силы были, видимо, тоже на исходе, и Лаурила сообщил командованию белых, что наступать они больше не могут. В ответ на это связной принес приказ ни в коем случае не прекращать наступления. Деревней Лянкипохья необходимо овладеть во что бы то ни стало.

Суровое лицо старика Лаурила помрачнело: «Ничего не поделаешь, попытаемся еще раз».

И вот Лаурила снова поднял людей и сам повел их в атаку. Сын бежал с ним рядом, стараясь сдерживать отца. Но старик не обращал на него никакого внимания. Утопая в вязком снегу, он озлобленно бежал вперед и мысленно призывал на помощь Христа. Он умолял его помочь им на этот раз. Один-единственный раз в жизни...

Вдруг Юкка услыхал рядом чей-то испуганный возглас:

— Это лапуасцы!.. Идут прямо на нас...

— Пусть идут!.. — голос Ялонена задрожал от негодования. — Больше огня и меньше паники!

Он приподнял голову, но так и не разглядел, кто из цепи бросился бежать