Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

— А ты хороший парень. Люблю таких. Особенно, когда они слушаются умных людей.

Миновали страстной четверг и длинная пятница... Впереди пасха.

Но нынче пасха была безрадостной, без куличей и семейных торжеств.

Не было ни времени, ни возможности подумать о празднике.

— Улыбнулись нам в эту пасху куличики... — произнес кто-то.

Они брели по дороге, усталые и сонные. Ночью выпал снег и под ногами чавкало грязное месиво. Ноги у всех насквозь промокли.

— Как это там у Христа было? Неделю постились, потом праздновали пасху и ели куличи. А как в ваших краях?

Эсколини старался поддержать разговор с Аки и Анстэном, но старик взглянул на уроженца из Саво и проворчал:

— Куличи-то? У нас их тоже пекут. А то и в магазине покупают.

— А мы всегда сами делаем...

Дорога поднималась в гору. Шагать было очень скользко и тяжело. Впереди маячила церковь. Анстэн запыхался, но продолжал говорить:

— И ведь этот обычай пошел, говорят, от Христа. За столом торжественно разламывали большой караваи и всех голодных приглашали вкусить от него. Так отмечали на небесах пасху или, как ее называли, праздник освобождения, чтобы народ Израиля вернулся на свою обетованную землю. И при этом всегда говорилось: сегодня живем рабами, завтра свободными! И пелись благодарственные гимны: «О осанна, сын Давида!»

— Откуда ты все это знаешь? — удивился Фингерус.

— Откуда? — усмехнулся Анстэн. Вопрос явно польстил самолюбию старика. В удивленном тоне товарища сквозило почтение. — В книгах об этом рассказывается. Довелось мне на своем веку кое-что почитать.

Дорога забирала все круче, и все тяжелее становился шаг. Направо за каменной оградой темнело кладбище, а посреди деревни высилась серая церковная колокольня. Вдруг грохнули, загудели колокола. Первые удары, раздавшиеся почти рядом, заставили вздрогнуть от неожиданности и поплыли над округой тяжелым металлическим звоном: бом... бом... бом... Все торопливее, все громче.

— Гудят, проклятые, как назло, — мрачно проговорил Карпакко. — Что за радость у них такая?

— Пасхальное воскресенье, будто не знаешь.

— Им теперь весело. Радуются небось, что нам досталось...

— А сами проповедуют: мол, будьте братьями во Христе, не притесняйте слабых.

— На хрена попу справедливость и законы! Крови они сейчас жаждут, вот чего, потому и проповеди у них теперь пошли об усмирении.

— И этот звонарь — ни дна ему ни покрышки — тоже наверно молит господа, чтобы тот послал на нашу голову карающий огонь...

— Ну, огонька-то они нам подсыплют, — произнес Эсколини. — Если не здесь, то под Тампере непременно.

Трезвонили пасхальные колокола. Где-то мирно справляли старинный обряд. Где-то усаживались за стол, принимаясь за праздничное угощение. Где-то жарко молились. Кто за что, кто за кого. Но больше всего церковники молили бога о поражении красных, о победе белых, о скором взятии Тампере и о помощи от немцев.

Колокольный перезвон слился в единый гул... Все глуше, все тревожнее, все надрывнее лился он из открытых ставен колокольни. Звонарь злорадно поглядывал оттуда на дорогу, на длинную вереницу красногвардейцев, устало отступавших к маленькой железнодорожной станции.

...Бом, бом, бом!

Со стороны железной дороги донеслась стрельба, хотя никаких боев там не должно было быть. Оказалось, что это бронепоезд красных остановился невдалеке. Железнодорожный путь был впереди разрушен, там срочно велись ремонтные работы.

Фронт был прорван, и поток красногвардейцев устремился лавиной к Тампере. Станция Оривеси находилась уже в руках белых, но отдельные отряды Красной гвардии все еще прорывались с боями с севера. Оттуда шел и этот бронепоезд, которым командовал Кокко.

Белые, захватив Оривеси, хвастливо заявляли, что теперь ни один пуникки[12] не проскользнет сквозь их посты. Они разобрали во многих местах рельсы и выставили вдоль полотна свои пикеты. Но красный бронепоезд упорно пробивался вперед, отстреливаясь от наседавших врагов и ремонтируя разобранную дорогу под огнем противника. Обстрелянный, опаленный бронепоезд рвался к своим. Вблизи маленькой станции рота Ялонена подсела на бронепоезд Кокко. Костяк отряда Кокко составляли рабочие Восточной табачной фабрики Хельсинки. Это были люди разных профессий — слесари, грузчики, дорожники, ремонтники. В конце поезда шла платформа с рельсами, шпалами, болтами, ломами, лопатами...

Помощником Кокко был Сааринен, очень энергичный человек. Вот он под прикрытием огня спрыгнул с подножки и первым побежал к развороченному участку дороги. За ним, пригнувшись и таща инструмент, потянулась цепочка красногвардейцев. В эти считанные минуты решались судьбы многих людей, прикрывавших сейчас своим огнем товарищей. Ремонтники трудились так же геройски, как и сражались — не на жизнь, а на смерть. Глухой лязг сдвигаемых рельсов сменился быстрым перестуком молотков...

Красногвардейцы вели пулеметный огонь из-под бронепоезда, чтобы ребята могли закончить ремонт. Дорога восстанавливалась.

Но вот все готово. По вагонам! И бронепоезд осторожно минует наспех отремонтированное место и понемногу набирает скорость. До следующей вынужденной остановки.

В голове поезда было два паровоза. Первый уже выведен из строя, топки в нем давно погасли, а машинист с кочегаром погибли. Их окоченевшие трупы покоились в вагоне для команды. Второй паровоз был надежно защищен толстыми досками, мешками с песком и листовым железом. Толкая перед собой разбитый, пустой паровоз, он со скрипом тянул бронепоезд. Микко Кокко ехал на этом втором паровозе. И бронепоезд пробился сквозь цепи белых. Пробился наперекор врагу. Укрывшись за железнодорожным полотном, лахтари грозились взять красногвардейцев в плен. Но прокопченный, израненный бронепоезд, пыхтя, двигался вперед, оставляя за собой километр за километром. Жарко, с сердитым свистом дышал паровоз, и ничто не смогло остановить его.

ТАМПЕРЕ В ОГНЕ

I

Когда во второй половине марта редактор Эту Комула прибыл из Хельсинки в Тампере, он ужаснулся: настолько угрожающей была сложившаяся там обстановка. Комула ходил по городу, побывал в штабах и местах размещения отрядов Красной гвардии.

Город был переполнен, а люди все прибывали со стороны Мессукюля. Многие отряды тут же направлялись на передовые, жалкие остатки потрепанных частей и разрозненные группы растекались по домам или попадали на караульную службу. В разговорах нередко прорывалось желание сбежать куда-нибудь... Время от времени это пестрое людское море волновалось и гудело, ободренное известиями о том, с какой отчаянной яростью оборонялись под Тампере красные. Белые прорывались там ценой огромных потерь. Вот только что Комула выслушал рассказ очевидцев про бои за деревню Лянкипохья.

Такие рассказы немного поднимали в людях боевой дух, но в целом