Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

Превосходство, написанное на лицах чудовищных гигантов, таяло и растушевывалось, как актерский грим под палящим солнцем. Они превратились в огромных ягнят. Позор и унижение.

Все взгляды были прикованы к флагам. А флаги выплясывали по-обезьяньи. Гвардейцы были не в силах что-либо сделать. Вместо флага они сами спадали с лица, и в конце концов от них осталась одна форма.

И тогда опять зашумели птичьи крылья, а вслед за этим все увидели, как оба трепещущих флага устремились вниз, но, не успев спуститься, взметнулись в воздух, как будто какая-то невидимая рука перебрасывала их туда-сюда. Трехцветный тут, а месяц там.

– О-о-о-о, – то ли заорала, то ли сделала глубокий вдох толпа.

– Скорее закройте ворота! – звучит приказ, как будто от этого флаги перестанут существовать. Раздается лязг металла, и проворность, с которой полиция с обеих сторон берет в кольцо людей с фотоаппаратами, мобильными, а еще и журналистов, конечно, удостоится всяческих похвал.

Поэтому до сих пор ни в одной газете и ни в одном журнале нет новости о потерпевшем фиаско спектакле, в котором флаги рухнули на землю и совсем забыли, с какой стороны они были. Нигде нет фотографий. Возможно, какой-нибудь полицейский или военный из любопытства, а может, корысти ради, успел щелкнуть кадр, и через несколько веков какой-нибудь исследователь или потомок достанет его из забвения, начнет раскапывать эту историю, и тогда что-нибудь обнаружится. По пока был шум, а потом все затмила кромешная тишина.

2

Кто обращает внимание на маленьких людей среди этих возникающих-исчезающих спектаклей? Никому не было дела до их очереди, кроме них самих, да и среди них не многие в здравом уме и твердой памяти, потому как они продолжают путать прошлое с настоящим, а свою юность со старостью.

И как раз среди них была маленькая женщина со своей стареющей дочерью.

Мама отказалась ехать дальше в машине с сыном и вышла, чтобы продолжить путь пешком. Как будто это была не она, а ее ушедшая подруга, которую подгоняло желание пересечь границу с кульком чиронджи.

Чтобы следовать дорогой души, нужно уловить ее поступь – Мама шла медленно-медленно, осторожно-осторожно.

На пути, ведущем в Атари, маленьких людей остановил мильный камень – так же, как в Лувре останавливает Мона Лиза. На нем было написано расстояние до Лахора – тридцать километров. Дорога вела в обе стороны от границы.

Женщина идет так, как будто каждым шагом покрывает сто лет. Рука Дочери в ее руке, опирается на трость. Сын смотрит издалека, в смятении и нетерпении, а что еще остается, как не развернуться, сесть в машину и отправиться в Амритсар?

На солнце было жарко, а в тени – прохладно.

Огромные пустые пространства, как на фабриках.

– Что это за фабрики? Они и раньше здесь были? – спросил кто-то из маленьких людей.

На пластиковых стульях, стоявших вдоль дороги, не теряя бдительности, дремали люди в форме. Есть такие птицы, которые при перелетах на дальние расстояния полуспят-полубодрствуют: наверное, военные учились у них.

– Они и раньше здесь были? – спросила одна из маленьких женщин.

Женщина-полицейский досматривала женщин:

– Что в сумке? А в этом кульке?

Толпа маленьких людей шла через большущие залы. Проверка после досмотра. Новенькие сверкающие иммиграционные залы. Здесь все ничьи. Те, кто были своими, уж давно позабыты. Зал огромный. Люди маленькие. Очередь длинная. Обездоленные и несчастные. Сверкающий и богатый. На головах узелки с вещами. Потухшие лица. – Привиты от полиомиелита? – Да, вот посмотрите сертификат. – Паспорт, виза есть или нет? Глаза военных в сомнении бегают по сторонам, пристально вглядываются и опять рыщут.

Чиновники чешут голову: «Что тут обыскивать? Узелок или фотографии?»

– Ничего запрещенного на них? Наши ядерные установки, парламент, военные объекты?

Пачка писем.

– Какие древние, иди-иди, забирай. Фотографии деревьев? Что за фокусы? Ну-ка рассказывай, брат, зачем везешь с собой это дерево? С той стороны, что ли, нет деревьев?

Никак не возьмут в толк, что кто-то хочет видеть все: родственников, деревья, камни, а кто-то хочет показать. Поскребли камень, посмотрели дерево со всех сторон – что спрятано в этих листьях, в этих листках?

Ничего не нашли. Того, что они научены искать, здесь нет. А то, что есть, они искать не научены.

– Навоз несет, что делать?

– Сухой или мокрый?

– Сухой.

– Нужно как следует упаковать.

– Как следует заверни в пластик. Пропустим, или пусть выкидывает?

– Да сам уже реши!

– Проходи, бхайя. И сокровище свое забирай!

Семена чиронджи. Контрабанда? Наркотики? Обе женщины не вызывают таких подозрений.

А это?

Статуя? Глаза Дочери округлились. Когда Мама упаковала? Испугалась, что в наше отсутствие Старший заберет? Вряд ли он будет вламываться в мой дом. Этот Будда обрел волю, возникает сам собой, когда вздумается и где вздумается. Ищет свое место в истории? Офицер поднимает статую и рассматривает со всех сторон. Дочь делает безразличное лицо. Офицер молодой, статуя старая и принадлежит восьмидесятилетней женщине. Как будто остов из последних костей обтянут последними остатками кожи. Глаза глубоко впали. Ребра можно пересчитать. Юноша начал считать, но устал, сейчас много работы – не до развлечений.

– Проходите, садитесь.

Разрешил сесть в автобус.

Подъехали к воротам. То есть ворота с обеих сторон. От ворот Индии к воротам Пакистана.

Железные ворота открылись со скрежетом. Кто-то идет медленно, кто-то начинает бежать. Автобус остановился.

Некоторые продолжают идти пешком. Сухое дыхание сбивается в застывшей белизне палящего солнца, но они продолжают идти. Останавливаются. И снова идут.

Когда Мама вышла из автобуса, в ее глазах было то же оцепенение, что и на лицах вокруг. Граница чего? Мы отсюда или оттуда?

На клумбах росли цветы, и Мама наклонилась, чтобы протереть их. На руке осталась пыль.

Некоторые приехали, только чтобы повидаться с кем-то. Старая женщина отсюда бежит и обнимает девочку оттуда: «Внучка, моя внучка!» Девочка смеется над бабушкиными слезами.

– Где это мы? – оглядывается она по сторонам. Откуда ей знать?

Короткие курты, длинные курты. Простые курты, расшитые курты. Какие-то шальвары, как пижамные штаны. Какие-то пижамные штаны, как шальвары.

Один приехал забрать кассету. Бебе не может ходить. Отправила свой голос.

– Дай мне, дай! Буду слушать каждый день.

Кукку, который был Парамджитом, младшим братом Шамли Деви, приехал из моузы[173] Кот-Халифа под именем Каримулла и весь в морщинах. Сын Шамли, никогда не видевший дядю, выскакивает навстречу рассматривающим его глазам и говорит: «О, вы приехали!» Стоя на нейтральной полосе, брат и сестра то ли с любопытством, то ли с упреком спрашивают друг друга и вздрагивают: «Это были мои слова: “Где ты был столько лет?”» Но