Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Что же она, лекции что ли слушает?

– Не, отец пущать перестал. Сам он человек с понятием, доходить до всего может… Ну, и полюбопытствовал он в эти тетрадки заглянуть, и заметил он, – что именно, не скажу вам, ангел мой, потому я от Писания сколько-нибудь могу, а насчет этих наук и прочего светского темна-темнешенька, прямо говорить надо; а только что он мне, – я с ним в давнем приятельстве нахожусь, – «это, говорит, и не такую молодую голову с толку сбить может, потому наболтано тут всяческого; лучше, говорит, пусть поменьше знает, да чтобы в Бога и закон веру не потеряла». Так и запретил ей ходить. Тут и затосковала она не в меру, однако противу отца с матерью не супротивилась, как они люди почтенные, настоящие, и она их действительно душой уважает, да и нрав-то у нее вообще, как у голубки, знаете, самый это тихий, ласкательный… А только, – завздыхала опять Лизавета Ивановна, – узнали намнясь ее родители, что она с каким-то ученым где-то видается и все ночи напролет книжки какие-то от него читает, и от того самого и сон, и аппетит потеряла совсем…

– Голубушка, Лизавета Ивановна, – сказала Ларина, – познакомьте меня с этою девушкой! Ее душевное состояние интересует меня… и понятно мне, я сама чрез все это прошла, я бы, может быть, могла ей быть полезна.

– Ах, ангел вы мой, на слове на этом вашем душевном спасибо! – воскликнула радостно та. – Дай-то вам Царица Небесная в эвтом предмете благоспоспешения всякого!.. Сейчас, сейчас я вам ее сюда приведу…

– Куда же вы? Я сама могу к ней пойти туда; ноги вы свои берегите! – удерживала ее Настасья Дмитриевна.

Но старушка с юношескою торопливостью поднялась на эти слабые ноги свои и поплелась в зальцу.

– Ушла! – объявила она, разводя руками, чрез несколько минут возвращаясь оттуда. – Вас испужалась-ишь, говорят девушки.

– Меня! – промолвила Ларина машинально; ей было совершенно понятно, из-за чего именно вид ее «испугал» эту заинтересовавшую ее собой жертву той же умственной путаницы, из которой сама она «выкарабкалась каким-то чудом», говорила она себе теперь.

– Как теперь чужой кто, – объяснила Лизавета Ивановна, – так она и прочь, аль вся в себя, как улитка, уйдет, слова от нее не добьешься. Ко мне даже редко ходить стала, как-ан прежде всех чаще, бывало, по соседству – на Чистых Прудах они тут живут, домик у них свой – всех чаще за пяльцами шить приходила, аль другую какую работу возьмет, потому насчет жалости, если помочь кому нужно, первая это она завсегда бывала… Ну а ноньче разве в недельку раз на часок забежит, да и опять домой, эти его книги читать, что от них покой потеряла она совсем.

Маленькая особа глубоко-печальным взглядом глянула на свою собеседницу, примолкла на миг и заключила нежданно:

– Что это, ангел мой, как нынче свет мудрен стал! Умных-то да ученых почитай развелось видимо-невидимо, a только я так спрошу: кому нонче жить хорошо?

«Кому, в самом деле?» – словно никогда не представлялся ей этот вопрос с той высшей, душевной точки отправления, с которой, чувствовала она, делался он ей теперь Лизаветой Ивановной, – пронеслось в голове Настасьи Дмитриевны. И обе они тяжело задумались и примолкли.

Часу в одиннадцатом вечера половина дома уже отошла на покой, и сама хозяйка, уложив свою сиротку и расцеловавшись на сон грядущий с привередницей Таисией Филипповной, собиралась опочить на узком и жестком диванчике, служившем ей ложем, – никогда не бывалый в такую позднюю пору звон колокольчика в передней поднял переполох в укромном обиталище Лизаветы Ивановны. Таисия Филипповна привскочила и застонала на своем сеннике; проснувшаяся девочка заплакала; гимназистик в одной рубашонке растерянно метнулся в сени отворять по привычке дверь. Лизавета Ивановна принялась испуганно креститься, но, тут же вспомнив слышанное ею утром от Лариной, что к ней вечером обещался приехать «по делу» Ашанин, успокоила своих домочадцев и спустилась со своей светелки вниз, как-то вдруг инстинктивно рассудив, что с таким «кавалером», каким она помнила «Владимира Петровича» (она его лет пятнадцать не видала), «не годится оставлять девицу одну», да еще «в ночной час».

Поздний гость был действительно Ашанин. Маленькая особа (он ее едва узнал, но приветствовал самым дружеским образом) пригласила его в зальцу, куда вышла из своей комнаты и Ларина, и усадила все к тем же пяльцам, составлявшим как бы центр тяжести этого покоя.

Вести, привезенные Ашаниным, очень обрадовали Настасью Дмитриевну:

– Артистический кружок, – говорил он, – чрезвычайно доволен, узнав, что вы согласны будете дать в нем несколько представлений. Условия такие: вам – половина чистого сбора; выбор пьес предоставляется вам, a они со своей стороны подберут подходящих актеров. Завтра утром будет к вам старшина-распорядитель, с которым, если вам будет угодно, – и это я вам советую, – вы можете заключить формальное условие.

– Не знаю, как и благодарить вас, Владимир Петрович!..

Он надеялся, что вслед за этим у них завяжется «артистическая беседа», с которой ничего не будет уже легче перейти на обычные ему амурные темы, но девушка ограничилась этою «благодарностью»; она очевидно не была вообще расположена теперь разговаривать. Он попробовал было «приняться» за Лизавету Ивановну, заговорил о покойной Марье Яковлевне Лукояновой, о Троекуровых – но маленькая особа умирала от сна и то и дело крестила маленьким крестом свои позевывавшие поблеклые губы. Старый красавец повертелся еще минут пять на своем стуле, встал наконец, простился и в довольно кислом настроении духа отправился прямо спать домой.

Это нисколько не помешало ему, впрочем, два дня спустя, сидя за утренним пасьянсом с актером Ростиславцевым и распространяясь опять о «необыкновенном прозрении» гадалки Варвары Афанасьевны, рассказывать приятелю с самым искренним внутренним убеждением следующее:

– И вообразите, как напророчила, так вточию и исполнилось. Моя (он разумел Фараонку) третьего дня, как вам известно, написала мне, чтоб я непременно приезжал к ней вечером. Я обещал и непременно хотел исполнить, но мне после театра необходимо было заехать к этой Лариной, которой я устроил спектакли в Артистическом клубе. Я там у нее… засиделся так долго, что ехать к моей было уже поздно. Отправляюсь к ней вчера. Приезжаю, – мебель куда-то перетаскивают; выбегает ее кухарка и объявляет мне, что «Татьяна Николаевна уехали на новую квартиру, a на случай я буду, приказала мне сказать, чтоб я не трудился более ездить к ней»…

– Что вы! – вскликнул