Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

оно всё понимало, что не нарочно затопили карьер, ну можно было обвинить в халатном недосмотре, но папку стали вызывать в органы, копаться в его биографии, выяснили, что его отец был в 1933 году репрессирован, значит, он сын «врага народа». Папка собрал все мандаты своего родителя, согласно которым тот был и в революцию, и в период Гражданской войны на стороне Советской власти, а кроме того, был и организатором первых товариществ по коллективной обработке земли. Но тучи над папкиной головой продолжали сгущаться. Разве нашим органам докажешь что-либо? Теперь-то из истории мы знаем, что в 50-е годы шла организованная кампания по новым репрессивным мерам для наполнения ГУЛАГа. Это хорошо отобразил А. И. Солженицын. Тогда папка надеялся отстоять невиновность своего отца в тридцатые годы и свою невиновность в аварии. Однако главный инженер прииска оказался дальновиднее и умнее. Когда отец явился к нему, он сказал:

– Ты, Кузьмин, отпуск вроде отгулял? Увольняйся срочно по собственному желанию – ведь судимости за аварию на тебе нет. Ничего ты ИМ не докажешь. Уезжай куда-нибудь подальше, устройся на работу в шахту и живи себе партизаном. Да побыстрее действуй, иначе тебя посадят!

Папка, было, заколебался:

– А как же семья? Детям надо учиться.

И опять последовал совет:

– А ты не трогай семью. Пусть живут на месте, только ты уезжай!

Папка внял мудрому совету. Ведь если бы его посадили как сына «врага народа» и нарушителя, приведшего к порче социалистической собственности (электромоторов), то это неизбежно отразилось бы и на нашей судьбе. Нас, детей, повыгоняли бы из пионеров и комсомола и из школы – ничего себе сюжетец!

В полной мере я осознала всю опасность для папки и всей нашей семьи, когда, недавно перебирая папкины бумаги, обнаружила телеграмму на его имя, пришедшую из Москвы. Телеграмма такая: «По вопросу направления на Колыму обратитесь Дальстрой Воробьёву». Значит, папка обдумывал возможность добровольной вербовки на Север, чтобы избежать принудительной отправки и получения лагерного срока.

Но, слава Богу, не завербовался. «Мешали» мы. В результате он устроился на работу в ближнюю глухомань – в Михеевку, вначале на более низкую должность горного мастера, а потом стал там начальником шахты.

А мы жили тогда в полном неведении. Нам говорили привычное: что-де, у папки сменилась работа, он командирован начальством в Михеевку.

Вот почему летом 1952 года, когда я была в пионерском лагере, пела патриотические песни о мудром вожде и великой стране, папка в это время жил совсем недалеко, в глуши леса, в большом доме, рассчитанном для проживания нескольких работающих на шахте человек. Вскоре туда перебралась и мама, которая устроилась воспитательницей в детском доме для сирот. Тоже надо бы теперь выяснить, откуда на Урале взялось так много детских домов и детских колоний в то время, когда война давно закончилась. Теперь стало известно: при арестах обоих родителей, что случалось довольно часто, их детей отправляли на воспитание в детские дома. Из справочника по Миассу, я знаю, что детский дом под Михеевкой был создан в тридцатые годы, но бездоказательно я не берусь утверждать, что детки там содержались, отнятые от посаженных, а не от умерших родителей.

Вот поэтому, начиная с лета 1952 года, я не помню, чтобы родители жили вместе с нами. Мама ещё приезжала, а отца я дома не видела. Мы жили под присмотром нашей хлопотуньи-бабушки. Ну а летом нам никто не мешал навещать нашего «партизана» – отца. Помню, мои братья однажды скомандовали мне: «Собирайся, едем в Михеевку на несколько дней». Я отнеслась к этой поездке как к увлекательному приключению.

Поехали на грузовике прямо к дому, в котором жил папка. О, какое хорошее место! Кругом густой лес. Выйдешь из дома – можно грибы, ягоды собирать прямо у крыльца. А недалеко весело течёт прозрачная речка Куштумга, в которой, говорят, водится форель. Мальчишки из дома захватили леску и крючки, и здесь на месте изготовили удочки.

Папка был на работе, и мы сразу же начали осваивать и осматривать ближайшие окрестности. Пошли на речку. Видим, через неё довольно высоко от воды переброшен деревянный мост. Что за чудеса? Почему мостик устроен так высоко? Речка такая мелкая, можно вброд перейти. Но речка-то горная, питается с горы, и когда по весне идёт таяние снега или идут летние обильные дожди, она переполняется водой.

Мы встали на мостик, и я увидела, как под прозрачной водой косяками плывёт рыба. Червей нарыть не проблема. Мальчишки мигом раскрутили леску на удочках, забросили крючки в воду и, как только видели, что рыбка схватила крючок, дёргали удочку – и вот он улов! Пусть не форель, а пескари-плотва, для ухи сгодятся.

К вечеру пришёл с работы папка, обрадовался нам. Быстро растопил печку и сам стал варить для всех грибной супчик, благо грибки наломал быстрее, чем ребята почистили бы наловленную рыбу. Ох и вкусный получился суп, настоянный на лесных ароматах с плавающими хвоинками в воде! Курорт – чем не жизнь в этом месте! Правда, не знаю, каково тут зимой, когда мороз, когда крутит-завывает вьюга, да и волки, наверное, недалеко водятся. А пока хорошо! Папка предложил затопить баньку, да на что она летом? В речке не поплаваешь из-за мелководья, но помыться можно.

И так сладко спалось нам на импровизированных папкиных ложах. Он просто накидал на полу всякую рухлядь для Герки с Женькой, а мне постелил на лавке. Предложил, было, спать на его койке, но я из солидарности с братьями отказалась. Рано утром он опять ушёл на работу, меня, сонную, перенёс на свою постель, и я проспала почти до обеда. Проснулась – ребята уже куда-то умотали. Уходить из дома одна побоялась: лес всё-таки густой, страшно. Устроилась с книжкой, которую нашла у папки на самодельной этажерке. А к вечеру пришла мама, увела меня в детский дом – она там жила в отведённой комнате. Дело в том, что воспитатель должен находиться при детках круглосуточно. У мамы мне тоже понравилось. Детки в её группе были маленькие: два-три года. И надо же: они звали её мамой! Мою маму! Помню хорошенького светленького мальчика – он ещё плохо ходил, приковыляет к ней на своих неверных ножках – она сидела на низком стульчике – обнимет за шею и лепечет: мама, мама! Почему-то мне плакать хотелось от этой картины, и я стала уговаривать маму: «Давай этого мальчика возьмём к нам!»

Где ты сейчас, этот мальчишечка? Как сложилась твоя судьба?

Видимо, у мамы была договорённость работать в детдоме только летом.