Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Причём круглосуточно. В её трудовой книжке я увидела запись, что осенью она увольнялась из детского дома по собственному желанию, а весной снова восстанавливалась. Поэтому я помню, что мама не исчезала с Ленинска совсем; в зимнее время, когда мы учились, она жила с нами. И это тоже понятно: нельзя нас оставлять только под бабкиным наблюдением. Нас ведь надо одевать-обувать, на родительские собрания в школу ходить, да мало ли, какая надобность возникала при наших-то школьных делах? Но мы не чувствовали, что в нашей семье творится что-то неладное, принимали такую раздельную жизнь как должное.

Осенью я пошла учиться в шестой класс. В предыдущей главе я подробно описала свой потаённый роман с Колей Баранником. Внутренняя моя жизнь была наполнена детскими ещё страстями…

Итак, 1952 год. Жизнь катилась обычным чередом. Холодный вьюжный февраль. Дома я и бабушка. Зашёл какой-то дядька, обмёл веником у порога снег с валенок и сел на табуретку. Помолчал. Потом сказал:

– Из Миасса я. Передать просили, что брат помер, а чей брат, я запамятовал.

– Федька! – всплеснула руками бабка. – Господи! Да как это?

– Не знаю я. Да вот в записке, может, прописано.

И дядька протянул мятый листок бумаги. Бабка неграмотная, но ведь я-то могу читать? Однако на меня нашёл обычный внутренний столбняк и заторможенность. Я прониклась словами, сказанными бабкой о своём сыне, папкином брате и моём дяде Фёдоре, и не подумала посмотреть записку. Хватило и этой информации, чего, мол, читать.

Вечером пришла мама с работы, прочитала записку и затряслась в плаче. Оказывается, замёрз по пути на Комбинат её младший братишка Витька. Он учился в ремесленном училище в Миассе, а шёл навестить свою мать и сестрёнку Нину. 16-летний паренёк, ровесник нашего Герки. Сразу вспомнилось Непряхино, наши детские игры.

Горе… Бабушке Тырдановой каково: погиб младшенький, будущая опора её старости!

Путь от Миасса до Комбината был неблизкий: километров десять. И чего его потащило в такой мороз и пургу, да ещё к вечеру? Да вот захотелось похвастаться перед матерью первой зарплатой. Витька учился в ремесленном училище последний год, у них была практика на Напилочном заводе, где он по-настоящему работал за станком: что-то обтачивал. Ну а потом – недельные каникулы. Машины в то время – большая редкость, ходили чаще пешком и десять, и больше километров.

Утром следующего дня ехали на грузовике люди, увидели Витьку сидящим на обочине дороги, привалившимся к стволу дерева, в согнутой позе и без пальто, которое лежало рядом. При этом он сидя пытался почему-то снять с себя рубашку, спина его была оголена. Говорят, что когда человек замерзает, ему становится жарко.

За ночь его тело так промёрзло, что в морге больницы, куда его привезли, несколько дней не могли разогнуть, чтоб уложить в гроб… Мои родители ездили на похороны. Потом пришли по почте несколько фотографий: Витька вдвоём с девушкой – снимок сделан на память в фотографии, и он же в гробу в окружении родных. Смерть на самом взлёте жизни. Тяжёлое личное горе всех родственников.

И вот ещё одно горе – всенародное.

5 марта 1953 года: смерть вождя.

Помню, в нашем классе должен был начаться урок немецкого языка, а учительницы Евгении Зиновьевны всё нет и нет. Мы вопросительно смотрели на Эмму, та отвечала, что шла утром в школу вместе с мамой. Что-то случилось непонятное, потому что и в других классах уроки не начинались. Наиболее непоседливые ученики выбегали в коридор, шалили и проказничали без учительского догляда.

Но вот пришла Евгения Зиновьевна, вся такая грустная, с покрасневшими глазами и сказала:

– Ребята! У нас в стране великое горе: умер Иосиф Виссарионович Сталин. Уроков сегодня не будет. В три часа дня на площади перед клубом состоится траурный митинг.

Ну как гром среди ясного неба! Вдалеке от Москвы мы ничего не знали о болезни вождя – он вроде как бессмертен и болеть не должен! Многие девчонки заплакали. Я поняла, что и мне надо отреагировать на смерть вождя – как же мы теперь будем жить? – и я уронила голову на парту и тоже хотела заплакать. Но увы! Я не была приучена к слезам. Почувствовав, что слёзы мои, не начинаясь, кончились, я осторожно приподняла голову, осмотрелась, раздумывая, как себя вести, встала, обратилась к классу с какой-то речью, типа: «Пионеры! В борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!» Учительница одобрительно кивнула головой, потом сказала, что к митингу надо подготовиться, изготовить траурные нарукавные повязки: красную материю и чёрные ленты мы можем получить в учительской. И закипела несложная работа: повязок сделали, по-моему, больше, чем надо.

А потом был митинг на площади – всё честь по чести и как полагается: надо, мол, сплотиться теснее, заветы товарища Сталина будем выполнять и всё в таком духе.

… Дома я застала одну бабку. Она, построжев лицом, крестилась: «Господи! Господи! Чё теперь будет?» Вряд ли она думала о смерти вождя. Наша бабка многое пережила и боялась теперь всяких перемен, которые могут отразиться на жизни нашей семьи каким-нибудь не лучшим образом.

На другой день уроков тоже не было. Мы слонялись по посёлку в надежде получить какие-то сведения о смерти вождя. Между тем Женька рассказал мне такой почти смешной случай. Ученик из их класса явился домой, сказал своей бабушке по-немецки: «Сталин ист тот!» По-немецки это должно означать, что Сталин умер (на самом деле мальчишка неправильно употребил глагол, надо было использовать слово штербен, а у него получилось: Сталин мёртв!» Но бабка немецкого языка и всех этих нюансов, конечно, не знала, ей послышалось: «Сталин издох!» Немедленно схватила ремень и отхлестала парня: «Я тебе покажу «издох!» Ещё скажешь где – убью!» Бабка знала, что говорит: про вождя так нельзя – арестуют и посадят!

В Москве началась чехарда во власти. В кинохронике и из газет мы видели, что во время похорон Сталина главным вроде бы был Берия! Его очкастое и зловещее лицо вызывало внутреннее отторжение. Через какое-то время узнали: Председателем Совета Министров назначен Г. М. Маленков, а Секретарём ЦК КПСС стал Н. С. Хрущёв Не успели привыкнуть, как снова перемена: как гром с ясного неба – Берия объявлен английским шпионом, 26 июня 1953 года его арестовали, и многие мальчишки и девчонки распевали неизвестно кем сочинённые строчки:

Берия, Берия потерял доверие!

И за это Маленков надавал ему пинков!

Но более существенной для страны и для миллионов сидевших была объявленная уже в конце марта амнистия заключённым (к сожалению, в первую очередь уголовникам). Закрыли «дело врачей».