Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

По дороге обсуждали школьные дела, но появилась и постоянная тема разговоров о мальчиках, правда, не столько о своих мальчиках, сколько о чужих. Но о Кольке я ей рассказывала, а кому ещё, как не подружке, ставшей свидетельницей начала моего романа? Имя Колька и Коля мне не нравилось, я стала его называть Ник: так получалось романтичнее и красивее. А ещё я писала о нём в письмах моей двоюродной сестрёнке Гальке. О чём ещё писать в письмах, как не о мальчиках? Галька сообщала, что в Миассе ей нравится один парень. Наша переписка с нею о девичьих тайнах навела меня на мысль, что все наши секреты может узнать кто-то из родителей, если письмо попадёт случайно в их руки. Стыд-то какой! Я и Герки с Женькой опасалась, чтобы мои тайны не стали их достоянием. И я придумала зашифровать имя Ника аббревиатурой ПДС. Расшифровывалось это так: «Покоритель Девичьих Сердец». Дело в том, что девчонки продолжали бросать взгляды на видного и спортивного Кольку, и мы порой читали на снегу, когда шли с Люсей в школу, всякие надписи– признания и обличения в адрес Кольки. Например, однажды мы прочитали: «Баранник – символ измены!» Ну, Колька! Ну, бабник! И чего это девчонки вешаются на него? И стал Колька именоваться в моих письмах только так: ПДС. Знал бы это, вот, наверное, возгордился бы парень! Гальке понравилась моя идея – шифровать имена мальчишек. Своего парня в письмах она стала называть эЛэМЧе, что означало: «Любимый Мой Человек».

Ах, молодость наша! Именно в этом тринадцатилетнем возрасте стали заметны наши первые романы. Робкие, наивные, пронизанные трепетной тайной. Но все мы нуждались в посредниках и поверителях. В одиночку справиться со своими чувствами мы не могли. Вот и мой троюродный брат Шурка Бодров сделал меня поверителем своей тайны. Оказывается, он влюбился в мою подружку Галю Груздеву, но очень боялся сказать ей о своих чувствах в открытую, и он решил писать ей письма, которые я должна была передавать. Поскольку он учился в другой школе, то меня он избрал в почтальоны. И я честно передавала его письма, не пытаясь прочесть: чужую тайну я уважала, но Галя мне показала Шуркины письма. Он писал: «Здравствуй, Галя! Мне нравится Овод из книги «Овод». Напиши, нравится ли тебе Овод? И кто тебе ещё нравится?» И ни слова о любви, но Галя между строчками понимала: Шурка в неё влюблён, и спрашивала меня о моём отношении к нему. Я, конечно, расхваливала своего брата: хороший парень!

К Новому году педсовет придумал вывесить портреты отличников на стене в школьном коридоре. Эту весть принесла мне Люся. Я сидела дома: болела. Не поверила ей. Но из школы она принесла записку от классной руководительницы с просьбой срочно сфотографироваться и представить свою фотографию в школу. Как только почувствовала себя лучше, я сбегала к фотографу. Чёрно-белый снимок мне потом не понравился: галстук пионерский из мнущегося штапеля, который я нагладила, под пальто смялся и таким мятым на снимке получился! Но пересняться я не догадалась. Это ведь за деньги, которые надо просить у мамы, а мама всегда давала их нам неохотно. Жили мы трудно, и мама на всём экономила.

Прошло какое-то время, иду в школу, а все встречные ученики мне сообщают: «Люсь! А тебя повесили на стене!» Я ускорила свой шаг, прибежала в школу. Иду по коридору. Действительно: висят наши написанные маслом большие портреты в рядок. Я с огорчением отметила, галстук мой получился опять смятым, как на фотографии, а бантики в волосах вместо голубых – розовые. А так – я похожа. И девчонки – Люся, Эмма, Галя, Валя похожи. Портреты масляными красками написал с фотографий по поручению педсовета наш учитель русского языка Александр Васильевич.

Вот так мы прославились на всю школу. Зря, думаю сейчас. Потому что я стала, по крайней мере про себя, задирать нос: такая я лучшая ученица!

Мой воздыхатель Колька что-то поутих. «Наверное, у него другая девочка», – думала я. И успокаивала себя: «Да ну их, мальчишек! Не нужен мне никто!»

Как-то в один ненастный вечер сидела за уроками дома, подошёл Женька и положил мне на тетрадку письмо … от Кольки. Я вспыхнула, оттолкнула письмо. А Женька требовательно сказал:

– Пиши Кольке ответ!

– Отстань! Ничего я ему писать не буду!

Но письмо взяла, убежала в огород, чтобы там прочесть и чтобы никто из домашних не видел, как я читаю. Письмо написано красными чернилами и было признанием в любви! «Ну что ему надо от меня? Я не знаю, люблю ли я его? Ничего не знаю! Зачем он мучает меня? Ведь я думаю о нём постоянно. Зачем мне это? Не хочу!»

И я не стала писать ответ. Женька вопросительно то и дело поглядывал на меня: прошло две недели, а я молчу. Наконец, не вытерпел, спросил:

– Ты когда Кольке напишешь ответ? Он ждёт ведь!

– Отстань! Не твоё дело!

Во мне всё протестовало. Получалось, что когда от Кольки нет знаков внимания, я вроде влюблена в него. А когда он говорит о любви ко мне, я ненавижу его! «Нет, это не любовь! – решила я. – Так и напишу ему!»

И я написала, как он смеет писать мне о любви, я пионерка и никакую любовь между мальчиком и девочкой не признаю! Отдала письмо Женьке. Иду в школу во вторую смену и вижу: сидит понурый Колька на пеньке возле школы, смотрит на меня, но ничего не говорит. Я гордо дёрнула плечами и прошла мимо. А вечером Женька сердито мне сообщил, что Колька получил сегодня два кола и двойку, убежал с уроков. Я почувствовала, что мне стало жалко Кольку, но что я могла поделать, если нет во мне никакой любви к нему и я не знаю, как себя вести с ним?

И всё же что-то скрытое во мне не давало покоя. «А ведь и, правда, пора мне изведать, какая-такая эта любовь? Может, стоит назначить Кольке свидание?» И я решилась.

2 мая. Пасмурный день, но без дождя. Пахнет весною, её запахи волнуют и будоражат меня. Я написала записку: «Приходи вечером сюда!» и отправилась за околицу к школе-семилетке, где на площадке проходили соревнования по волейболу, а значит, Колька будет там – он не пропускает спортивных состязаний. Пришла, села в сторонке на брёвнышко, стала смотреть. Колька играл так ловко, гасил почти все мячи – ох, как здорово он играет, а я… эх! Я вспомнила, как однажды встала