Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

„Извините за бесцеремонное и нахальное вторжение. Вы меня не знаете, но меня многие не знают, и, я надеюсь, Вы не будете иронизировать по поводу моего желания прислать письмо именно Вам. Что побудило меня поступить столь неожиданным образом? В моем архиве множество собственных корреспондентов – друзей и знакомых, однокашников и коллег. Я не переписываюсь с самим собой от вялотекущей безысходности. Но так иногда бывает: опаздываешь, все места заняты, лишь в первом ряду местечко есть, пробираешься туда. Там, впрочем, публика всем видом и гримасами демонстрирует свое недовольство твоим поведением или предполагаемым соседством. В жизни всегда есть место для юмора. Не потому, что зал пустеет, т. к. все переходят в какое-нибудь другое место (хотя бы в мыслях). L’univers t’abandonne. Не потому, что жизнь и человек иногда отступают от правил. Быт не лишен маскарада, тем более таких штук, как мимикрия и мифотворчество. Но это не мой быт. Таким бытом стараешься не обрастать. А карнавал хорош. Как попытка мистификации. И все же сейчас я абсолютно пренебрег советом старого Лафонтена жить скрытно, дав себя обнаружить. Извините, что морочу цитатами, кажусь подозрительно тенденциозным и странным до судорог. Я не пытаюсь Вам голову задурить. Все объясняется просто – когда от волнения путаешься в нативной речи, чужая оторопь легко лезет на ум. Она штурмует грецкий орех мозга, и выгнать ее оттуда уже трудно. Наверное, при других обстоятельствах мое послание было бы менее отвлеченным и сумбурным. Не судите строго. Втайне надеюсь, что письмо не напугало и не оставило слишком специфическое впечатление. Будет желание – черкните пару строк, не будет – не обижусь. Конечно, риск – отвечать человеку, которого не знаешь, но я Вас тоже почти не знаю, а вдруг Вы соизволите, хотя бы из любопытства…“»

И чьи это двусмысленные расшаркивания, кому конкретно адресованы, уж не Пруденс ли, любимице эфира? Зачем Шустров вообще хранит такую дешевую лабуду, подумал я. Вспомнив еще одну дворовую песенку из Настиного репертуара:

Ввязаться в бучу смел, а впрочем, так

попал однажды кур во щи.

Пиши мне лучше мелким почерком,

когда напишешь – сообщи.

Кстати, не знаете, как правильно? Во щи или в ощип, мелким или летящим? Раз уж пьянка полным ходом, я тоже могу разворошить и слушательский фидбэк-самотек, и наше общее прошлое. Нахальные шустровские штучки (шуточки) тех самых «розовощеких лет», о которых он мне нынче с тычущей и причмокивающей ностальгией пишет. В частности, его «подсказки» Барсуку на уроке истории (во время контрольной работы). Вопрос: где произошла битва в девятьсот лиловом году? Ответ: под Салехардом. Вопрос: как звали …надцатого Генерального секретаря ООН? Ответ: Мел Ким Поч.

Мелкимпо-Лимпопо. Не упоминал ли Шустров театр теней? Зловещие, неисчезающие тени минувшего, как призраки, встали перед глазами. «Приготовьте мелки, – сказала учительница кн. Х. (Марь Алексеевна), – и мелким почерком, мелким почерком». Кстати, она и сейчас преподает. И водит экскурсии. Только темы другие. «Вот в этом доме выдающийся мыслитель нашего времени Перевалец-Северцов основал первую боевую группу „Гиперборейцы“, – вдохновенно истерит Мария Алексеевна Княгинина-Проттла, историчка по кличке Хмарь Десятка, двигаясь с указкой вокруг узкого и совершенно заурядного здания, похожего на хлев. – Именно здесь были разработаны основные идеи синдицированной локализации, которыми горели сердца Егора Бидно и его ближайших сподвижников – их было четверо: Таблетын Тухай, Телый-Шоциопуй, Порошков-Сечевых и Шухер Коробейник. Здесь был написан трактат „Мелким почерком на Вещем камне“. Славный путь борьбы „Гипеборейцев“ сегодня исследуется транстерриториальной программой разворачивания бинального торможения по плану международного инструктора Европейской консультативной миссии, кандидата экспериментальных наук сэра Трули Йорса».

Видение прервал петух из холо-, нет, из будильника. «Гал унтраах! Туунес хол байх»[85], – прокукарекал он мне по-монгольски. Голосом Хуучина Зальтая. И в самом деле, унтраах.

Я вообразил себе неприкаянные поездки Шустрова по Пустоши, пропустил столь живописную картину, этот душещипательный образ через собственный опыт (тоже ведь в разных переделках бывал, напутешествовался в свое время с тем же Биксиным, правда по Центральной Европе) и в тон коллеге именно с путевых раздумий начал свой ответ ему. Да, мне всегда была близка дорога и важна дорожная тематика, и рубрику такую я вел не случайно. Неспроста «старый мотив железных дорог» уже в мое первое (начальное) повествование о Валериане и варане вплелся. Ответ Шустрову я, впрочем, так и не отправил, поскольку он быстро перерос и формы, и суть ответа. Превратившись в… Не знаю, во что. В вариации на тему. Потом вдобавок я нашел свой очерк конца девяностых, «собственных европейских лет». Нигде не использованный черновик, оказавшийся всему упомянутому очень созвучным. Производное от этих двух экзерсисов я на всякий случай привожу целиком:

«Что такое поезд? Он больше, чем. Поезд становится символом быта. Даже не гремящий ни на стыках, ни подстаканниками, он позволяет ценить элементарные вещи. Трюизмы проникают в тебя как откровения. Ночью локомотивы вкупе с вагонами скапливаются в депо, но их двойники усердно бегут по телевизионным рельсам. Сочетаясь с вдохновенно горящими экранными каминами (вариант снотворного для тех, кому трудно и лень дотянуться до пульта). Камин пылает, передает эстафету, давая возможность загореться Востоку. Поднимаясь в пять утра (уснуть все равно не удается, а спать нет никакого смысла), торопишься пешком к отправлению. И замечаешь, что поезд полон. Сложные впечатления охватывают в таком пути. По вагонам мелькают контролеры (проводники-кондукторы) с вымученными улыбками или без, автономные гуманоиды, модняцкие аборигенки в брюках-матросюках, пиджаках-рваняках, топорщатся молодежные обноски. То и дело выплывет чья-нибудь черепная коробка, похожая на кулак. Но все эти тренды – ерунда, ибо только кипятку суждено сохранить стабильную популярность. Кипяток определяет очень многое в нашей жизни – от кипяченых пеленок до бумажных кип на столе и голых пяток по периметру. Горячее везешь с собой в термосе. Дым-столбом-кипит-дымится-пароход, кипит наш разум возмущенный. Недаром в лихую годину все остановки пути в «кипяток» переименовывались. Это слово было важнее действительного названия мелькнувшей за окном станции. Поскольку разницы уже нет, куда приехал, главное, чтобы вода не сырая.

Кстати, совет лабухам: на столь любимые нами всеми йогурт и кипяток можно заработать, играя в любом кабаке, даже вокзальном, хозяева которого прикидываются бедными альбатросами и просят их понять. Как здорово, когда у города есть вокзал! Вокзал – это форточка, связь с миром, надежда на отъезд. Вспомним о городах, которые лишены вокзала. Вспомним о вокзалах,