Сесилия - Фанни Берни

высокомерие. Однако дружелюбие мистера Монктона и доброта Сесилии показались ему достойным возмещением неласкового приема ее милости, так что он сдержал негодование и занял свое место за столом.

– Надеюсь, сие приятное общество, – сказал он, обращаясь к одной Сесилии, – не раскритикует мой сегодняшний наряд. Он полностью соответствует старинному уставу, утвержденному в незапамятные времена. Спешу сообщить вам, что я встал под потрепанные знамена бумагомарак! Должно быть, я кажусь вам непостояннейшим из людей. Вчера я опять краснел оттого, что вы застали меня за новым ремеслом, хотя я едва успел оставить прежнее, убедившись, что сделал негодный выбор.

– Почему же вы не вернетесь к семье и к первоначальному образу жизни? – спросила Сесилия.

– Боюсь показываться близким на глаза – спорить с ними мне не по душе, но я не могу снова вернуться к той жизни, какой они для меня хотят.

– Но неужели вы действительно воображаете, что сможете жить писательством? – воскликнул мистер Монктон.

– Я не просто воображаю, – ответил Белфилд, – я уже пошел этим путем.

– И этот путь, – воскликнул Монктон, – не что иное, как путь Дон Кихота, принявшегося за Книгопродавцев?

– Это донкихотство, – смеясь возразил Белфилд, – которое, верно, кажется вам нелепым, требует больше души и ума, чем что-либо еще. У вооруженных пером такие же понятия о чести, как у вооруженных мечом.

– Значит, – лукаво подхватил Монктон, – ежели кому-нибудь понадобится язвительный памфлет, сладкоречивый панегирик, газетный скандал или сонет для дамы…

– Нет, нет, – тут же перебил его Белфилд, – если вы воображаете меня писакой, которого нанимают для клеветы или лести, то не имеете представления ни о моем положении, ни о характере. Я буду сам выбирать темы, и мои сатиры будут касаться всего на свете.

На языке у мистера Монктона уже вертелся скептический ответ, но, прочтя во взгляде Сесилии сочувствие Белфилду, он сдержал насмешку и воскликнул:

– Это сказано человеком чести, труды которого, возможно, принесут свету пользу!

– С ранней юности, – продолжал Белфилд, – литература была для меня излюбленным предметом. Меня неудержимо тянуло к ней, она препятствовала моему продвижению, ибо сообщала отвращение к другим занятиям, но никогда прежде я не понимал, что она может стать моей опорой.

– Сердечно рада, сэр, – промолвила Сесилия, – что все ваши мытарства наконец завершились проектом, который сулит вам столько радости. Но вы, конечно, позволите вашим сестре и матушке принять в нем участие?

– Боюсь, они посмотрят на то, что я считаю благополучием, с совсем другой стороны. У меня не хватит мужества перенести их слезы, без которых, я уверен, не обойдется, когда они меня увидят.

– Так значит, вы из заботливости так жестоки и заставляете их думать, что забыли о них? – с полуулыбкой заметила Сесилия.

Упрек был сделан с деликатностью, особенно воздействовавшей на Белфилда.

– Наверно, я ошибся! Я тотчас пойду к ним!

Мистер Монктон, посмеявшись над горячностью молодого человека, настоял на том, чтобы он сперва закончил завтрак.

– Самое тяжелое для ваших родных, – сказала Сесилия, – это ваше бегство. Увидев, что вы счастливы, они быстро примирятся с любым занятием, какое бы вы ни выбрали.

– Счастлив? – с воодушевлением повторил Белфилд. – О, я в раю! Я перенесся из глухих краев в утонченный, цивилизованный мир! Жизнь, которую я вел в той лачуге, была жизнью дикаря.

– Но разве не вы, – спросила Сесилия, – совсем недавно ратовали за свою лачугу и физический труд?

– Верно, но то была ложная философия. Приближение зимы возвестило мне о моей ошибке. Стало холодно и уныло, я затосковал по излишествам комфорта, которых раньше не ценил. Не привыкший к таким тяготам, я понял, что не могу сносить их, и был вынужден отказаться от прежних намерений.

Тем временем завтрак закончился, и Белфилд снова встал, чтобы попрощаться.

– Значит, сэр, отсюда вы сразу пойдете к родным? – спросила Сесилия.

– Нет, сударыня, – нерешительно ответил он. – Не нынче. Возможно, завтра утром… Теперь уже поздно, а у меня есть чем заняться.

– Ах, мистер Монктон! – воскликнула Сесилия. – Что вы натворили, уговорив его остаться до конца завтрака!

– Признаюсь, теперь, поостыв, я хочу избежать тяжкой обязанности лично поведать им о своем положении, – объяснил Белфилд, – поэтому собираюсь вначале написать им.

– Так вы все же увидитесь с ними завтра?

– Конечно… Полагаю, да.

– Можно я облегчу вам задачу, передав им весточку от вас?

– Берегитесь, сударыня! Такое снисхождение к бедному сочинителю опаснее, чем вы думаете! Может статься, что вы не успеете оглянуться, как увидите собственное имя в посвящении к какой-нибудь дрянной книжонке!

– Я готова рискнуть. Помните, вы ответственны за выполнение моего обещания.

– Разумеется, я не забуду.

Сесилия удовлетворилась его согласием, и он ушел.

– Что за взбалмошная натура! – воскликнул мистер Монктон. – Однако необычайно одаренная. Будь он менее впечатлителен, сумасброден и эксцентричен, он подошел бы для любой деятельности и мог бы отличиться почти везде.

– У него есть все, – откликнулась Сесилия, – но без уравновешенности и благоразумия он никогда не будет последователен и не добьется твердого благополучия.

– Он очень мил, – изрекла леди Маргарет, выслушавшая всю беседу в угрюмом молчании. – Этим капризным девицам не угодишь.

Сесилия, задетая этими словами, имевшими целью попросту избавиться от нее, пошла наверх, в свои покои, а мистер Монктон – к себе в библиотеку.

Затем девушка послала за портшезом и отправилась на Портленд-стрит, чтобы выполнить то, что предложила Белфилду, и порадовать его мать и сестру обещанием будущей встречи. Со всей возможной предупредительностью она изложила известие, смягчив рассказ о нынешнем образе жизни Белфилда. Она посоветовала женщинам не показывать ему своего огорчения и объяснила, что, если однажды он вновь вернется в семью, его можно будет ненавязчиво подвести к менее причудливому и более доходному занятию. Миссис Белфилд, узнав об истинном положении дел сына, так громогласно и безудержно выражала свое горе, что Сесилия перестала дивиться нежеланию Белфилда самому присутствовать при этом. Затем она попросила миссис Белфилд умерить свою печаль и с облегчением покинула ее дом.

Остаток дня девушка провела в унылых размышлениях о предстоящей встрече с мистером Делвилом. Ей так хотелось бы узнать, за границей ли уже его сын, поправилась ли миссис Делвил; но она и думать не смела о том, чтобы задать ему эти вопросы.

Глава IV. Перепалка

На следующий день сразу после завтрака мистер Монктон ушел, чтобы даже перед Сесилией не выдать, насколько он озабочен устройством ее дел. Перед тем он настоятельно посоветовал ей не упоминать о своем долге.

В одиннадцать часов, за час до условленного времени, когда Сесилия уныло сидела в туалетной леди Маргарет, ее позвали в гостиную: явился мистер Бриггс. Он