Сесилия - Фанни Берни

Сесилия, которая наконец начала понимать его, с жаром ответила:

– Вы говорите о деньгах, которые я одалживала прошедшей весной?

– О, вовсе нет. Полагаю, это всего лишь ошибка!

И мистер Делвил направился к выходу.

– Выслушайте меня, сэр! – воскликнула девушка, бросаясь за ним. – Раз вы знаете об этом деле, не отказывайтесь узнать о его причинах. Я занимала деньги для мистера Харрела, и только для него!

– Для мистера Харрела, вот как? Довольно неудачная затея. Ваш покорный слуга, сударыня.

Вновь сухо поклонившись, мистер Делвил кликнул своих слуг, дожидавшихся в передней, и направился к портшезу.

Глава V. Подозрение

Сесилия пришла в невыносимое смятение. Эти обвинения поразили ее. Сообщение, переданное ей доктором Листером от мистера Делвила, и раньше давало основание предполагать, что против нее имеется странное предубеждение, более сильное даже, чем предубеждение против ее брака с Делвилом-младшим; теперь она понимала, чем оно обусловлено, хотя до сих пор недоумевала, кто его заронил. При этом обнаружилось, что мистер Делвил знал о деньгах, одолженных ею у еврея, но понятия не имел, что предназначались они для мистера Харрела; знал, что она бывала на Портленд-стрит, но, очевидно, не ведал о существовании у мистера Белфилда сестры. Оба обвинения, столь пагубные для ее репутации, ужасали ее и даже несколько оправдывали поведение бывшего опекуна. Но откуда взялась эта позорная молва и какой тайный клеветник и недоброжелатель ее разносил, оставалось непостижимой загадкой.

Сесилии пришло на ум, что очень немногие заинтересованы в подобных измышлениях и в то же время имеют возможность их распространять. Она не помнила, чтобы где-нибудь когда-нибудь упоминалось о ее знакомстве с Белфилдами, так как не знала никого из их друзей и никто из ее друзей не был знаком с ними. Как же тогда стало известно, что она «часто посещает их дом»? Кто вообразил, что причина этого – ее «интерес к молодому человеку»? Сесилия не сомневалась, что простодушная Генриетта не способна на предательство, а сам «молодой человек» всегда проявлял скромность и благонравие. Однако их мать не отличалась ни скромностью, ни здравомыслием. Она открыто заявляла, что полагает, будто Сесилия влюблена в ее сына. Поэтому первое обвинение Сесилия приписала трудам миссис Белфилд.

Но история с долгом не поддавалась разгадке. В дело были посвящены лишь мистер Харрел, его жена, мистер Арнот, еврей и мистер Монктон; и хотя несложно было допустить, что за столько месяцев кто-то из пятерых мог проговориться, у каждого из них имелись причины молчать. Сама она, кроме мистера Монктона, не рассказывала об этом никому, даже Делвилу, хотя после того, как она согласилась выйти за него, он имел право узнать об истинном состоянии ее дел. Мистер Харрел по множеству причин никогда не упоминал об этом деле; если же сведения исходили от его вдовы или от мистера Арнота, то о причинах, побудивших ее занять деньги, стало бы известно тоже и ее не упрекнули бы в расточительности. И тогда в ней зашевелилось подозрение, от которого ее бросило в дрожь.

– Боже милосердный! – воскликнула она. – Ведь не мистер же Монктон…

Сесилия смолкла, гоня прочь ужасную догадку. «Нет, – думала она, – он давний, верный друг, мой благожелатель, усердный советчик и помощник… Такое вероломство было бы просто бесчеловечно!» И все же смятение не проходило. В ее памяти всплыла странная неприязнь мистера Монктона к Делвилам, его стремление разлучить ее с ними.

Вернувшись домой, сей джентльмен застал мисс Беверли в смятении. Немного погодя он спросил, не тревожит ли ее что-нибудь. Сесилия, стыдясь своих сомнений, сменила тему, поведав, чего натерпелась из-за назойливости мистера Бриггса. Мистер Монктон какое-то время поддерживал этот разговор, но, когда ей уже нечего было сказать, вновь принялся за расспросы с твердым намерением добиться ответа. Тогда Сесилия, желая покончить с подозрениями, описала сцену, которая только что разыгралась между нею и мистером Делвилом. Мистеру Монктону не требовалось никаких пояснений, чтобы понять, отчего она так переменилась.

– Я вижу, – быстро воскликнул он, – что вы не можете удержаться от подозрений. Я сам пойду к мистеру Делвилу и потребую, чтобы он меня оправдал.

Сесилия, ужаснувшись того, что выдала свои терзания, заверила его, что в подобном шаге нет нужды, и просила дать ей совет, как разоблачить предателя. Мистер Монктон заявил, что не меньше озадачен тем, каким образом все выплыло наружу. Но Сесилию не покидали тайные сомнения.

– Все верно, – заметил мистер Монктон с бесхитростным и вместе обиженным видом, – я не люблю Делвилов. Они представляются мне завистливым, мстительным и надменным семейством. Но хотя я надеялся своим вмешательством содействовать вашему благополучию, я вовсе не собирался расстраивать этот брак ценой вашей репутации – ужасный замысел, который мог породить лишь один Сатана!

Прямодушие, с которым он объяснил свою неприязнь к Делвилам, несколько успокоило подозрения Сесилии. Она начала думать, что частичной осведомленности мистера Делвила способствовал какой-то неведомый злой случай. И хотя в ее душе до сих пор сидела заноза, лишившая ее прежней неколебимой веры в дружбу мистера Монктона, ей представлялось, что гораздо хуже осуждать его без доказательств, которых теперь уже не сыскать, чем довольствоваться безосновательными сомнениями. Она решила отложить свой приговор до тех пор, пока тайна не будет раскрыта, пока же надо было покончить с делами и уехать из Лондона. Поэтому девушка снова заговорила о Бриггсе и рассказала мистеру Монктону, что все ее усилия договориться с ним были напрасны. Он тут же предложил свою помощь, и на следующее утро они вместе поехали к опекуну, где в упорном сражении одержали полную победу: тот наконец предоставил отчет и через несколько дней при деятельном вмешательстве мистера Монктона передал Сесилии все дела. Впрочем, его бумаги оказались в порядке. Желание мистера Бриггса удержать власть над ее имуществом объяснялось не чем иным, как невероятной любовью к деньгам, он не мог отказаться от того, чтобы управлять хотя бы чужим богатством.

Затем мистер Монктон, который, будучи сибаритом, все же знал толк в делах, принялся наставлять Сесилию. От дяди ей перешли земельные владения, которые она оставила на попечении управляющего, служившего еще декану. Ее собственное состояние, унаследованное от отца и целиком состоявшее из акций, было полностью распродано, чтобы вернуть мистеру Монктону долг с процентами, а также расплатиться с книгопродавцем.

Эти дела грозили задержать Сесилию в столице еще по меньшей мере неделю. Почти все время она проводила в одиночестве. Ей очень хотелось посвятить его Генриетте, но из-за недавнего выпада мистера Делвила она боялась поддерживать это