Сесилия - Фанни Берни

Из-за этих препирательств Сесилия с радостью выпрыгнула бы из окна, лишь бы не выдать своего присутствия, но замышлять побег было уже слишком поздно. Миссис Белфилд громко позвала дочь, а затем, вернувшись в гостиную, сказала:

– Я скоро узнаю, ежели кто является ко мне без моего ведома! – и открыла дверь, ведущую в меньшую комнату.

Сесилия, до того сидевшая на стуле, быстро поднялась, но была слишком смущена, чтобы произнести хоть слово; Белфилд, сам ничего не понимавший и изумленный ее явным замешательством, почувствовал себя преступником, хотя не имел ни малейшего представления, в чем его обвиняют; а Генриетта, страшась материнского гнева, постаралась как можно скорее скрыться из виду.

Итак, разоблаченные растерялись и смутились! Разоблачители же ликовали и радовались!

– Ага! – воскликнула миссис Белфилд. – Вот и мисс Беверли! В комнате у сына!

И она подмигнула мистеру Делвилу.

– Надо же, дамочка, точно! – подхватил мистер Хобсон. – И с джентльменом. Ха, ха!

– Я пришла повидаться с мисс Белфилд, – пролепетала Сесилия, – а она привела меня в эту комнату.

– Я только что вернулся домой, – с жаром подхватил Белфилд, – и зашел в комнату, совершенно не зная о чести, которую мисс Беверли оказала моей сестре.

Слова обоих, по сути правдивые, при нынешних обстоятельствах звучали как оправдания; мистер Делвил высокомерно вздернул подбородок, выражая свое недоверие, миссис Белфилд продолжала многозначительно ему подмигивать, а Хобсон вообще не стал церемониться и громко расхохотался.

– У меня больше нет вопросов, сударыня, – обратился мистер Делвил к миссис Белфилд, – всего вам хорошего.

Он надменно поклонился и направился к своему портшезу.

Сесилия, густо покраснев, холодно попрощалась с Генриеттой и, сделав реверанс миссис Белфилд, поспешила в переднюю. Рассерженная, она покинула этот дом с твердым решением никогда больше здесь не появляться. Ее застали наедине с Белфилдом и его сестрой, и это, вкупе с утверждениями его матушки о том, что она влюблена в него, послужило для мистера Делвила неопровержимым свидетельством того, что его прежние обвинения были еще слишком мягкими. Мнимая доказанность этой части обвинения давала косвенное подтверждение и второй его части, где утверждалось, что она промотала свое состояние. Даже до самого Делвила, если он уехал за границу, эти сведения могли дойти в таком искаженном виде, что уничтожили бы всякое доверие к ней; его матери тоже могли представить дело таким образом, чтобы пошатнуть ее доброе мнение о Сесилии. Вновь обращаться к мистеру Делвилу значило подвергнуться оскорблениям. После долгих колебаний девушка решила, что правильней всего будет доверить свою репутацию времени.

Вечером, когда Сесилия пила чай с леди Маргарет и мисс Беннет, ей доложили, что с ней желает говорить какая-то особа; когда она вышла, к великому ее удивлению оказалось, что это не кто иная, как Генриетта.

– Ах, сударыня, – воскликнула она, – какая вы были сердитая, когда уходили от нас утром! С тех пор я очень страдаю. Матушка ушла в гости, а я прибежала сюда совсем одна, в темноте, под дождем, чтобы умолять вас простить меня!

И Генриетта в свое оправдание рассказала, что была уверена, что брат не придет: он почти весь день проводил у книгопродавца, ибо, чтобы писать самому, ему необходимо было заглядывать в сочинения других авторов, а дома у них имелось всего несколько книг. А о том, что комната его, она говорить не хотела, чтобы мисс Беверли не отказалась прийти.

Сесилия уверила мисс Белфилд в своей дружбе, после чего Генриетта, на лице которой ясно читалось облегчение, торопливо распрощалась. Но Сесилия настояла, чтобы она отправилась домой в портшезе, велев своему лакею сопровождать его и в конце расплатиться.

После этого визита, а также задушевной утренней беседы Сесилии очень хотелось пригласить Генриетту в свое поместье, но страх перед инсинуациями миссис Белфилд и беспощадными домыслами мистера Делвила запрещали ей лелеять это желание – единственное, которое оставалось у нее теперь.

Глава VII. Успокоение

Сесилия попрощалась с хозяевами до отхода ко сну, так как утром собиралась уехать прежде, чем они встанут. На следующее утро, как только рассвело, она пустилась в дорогу одна, сопровождаемая лишь слугами, и вскоре прибыла к дому миссис Бейли, где собиралась поселиться до тех пор, пока не будет отделан ее собственный дом.

Миссис Бейли была простая и славная женщина; жила она на маленькую ренту, которой вполне хватало на существование, однако не гнушалась и прибавкой к своему маленькому доходу, время от времени доставляемой ей жильцами. У нее Сесилия провела целый месяц, не имея иных занятий, кроме деятельной благотворительности. На Рождество она наконец въехала в свой дом, который располагался примерно в трех милях от Бери. Лучшие люди округи были счастливы видеть ее здесь, а бедняки, уже облагодетельствованные ею, славили тот день, когда она водворилась в своем поместье.

Сесилия бесконечно страдала, но ее разум и мужество не уступали силой чувствам. И потому она не видела ничего важнее постоянной занятости, которая обеспечивает многообразие новых впечатлений, вытесняющих старые, и не оставляет времени для печальных размышлений о былом.

Первым ее шагом на пути к духовному возрождению стало расставание с Фиделем, который пробуждал в ней опасные воспоминания. Она отослала его в замок безо всяких сопроводительных записок, будучи уверена, что миссис Делвил и без них будет рада его возвращению.

Следующим ее поступком было написать Олбани, чтобы сообщить, что ныне она готова приступить к выполнению давно обговоренного плана. Олбани тут же поспешил к ней и охотно возложил на себя обязанности раздатчика милостыни и ее советчика. Вместе с нищими он призывал благословения на ее главу, вместе с бедняками молился за нее, вместе с осчастливленными благодарил ее.

Церковная служительница и ее дети не преминули откликнуться на ее приглашение, и Сесилия решила устроить ее неподалеку; там бедная женщина, восстановив свои силы, вскоре нашла приносящую скромный доход работу, а недостающие средства для жизни возмещались ее великодушной покровительницей.

Сесилия выполнила и давнее обещание обустроить в своем доме комнаты для миссис Харрел. Сия особа была довольна тем, что может сменить обстановку, которую постоянное одиночество делало совершенно невыносимой. Времена, когда общество миссис Харрел могло доставлять Сесилии удовольствие, давно минули, но она считала себя обязанной выполнять клятвы, не раз данные покойному опекуну.

Присцилла приносила одни лишь хлопоты и заботы. Не обладая богатым внутренним миром, она вечно находилась в поисках внешних впечатлений и немало докучала подруге, изумляясь ее уединенной жизни и предлагая всяческие развлечения. Но Сесилия не обращала внимания на ее бессмысленное недоумение и себялюбивые уговоры. У нее не было ни тщеславной тяги к роскоши,