Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

Корней Борзых пришел в избу Лисы и, не здороваясь, сказал от двери:

— Ты что ж это… без смеху?

Петр вертко оглянулся на него и осклабился:

— Давай посмеемся. Ну, начинай!

По раскошенному лицу Корнея пробежала растерянность.

— Это что же? Отыгрываешься за хлеб-соль? Ах ты, бесстыдник! С кого берешь? Кто тебе вместо отца…

— Гриш, — позвал Петр, — проводи этого заместителя отца за дверь и объясни ему, что срок сдачи хлеба на исходе. Пусть в голове пороется…

— Озорник! — выпалил Корней и взялся за дверную скобку. — Береги свою голову, обормот, вот что я тебе скажу!

Он метнул глазом по избе, будто выискивая, чем бы огреть Петра, но тот сорвался с места и схватил с полки револьвер.

— Я с тобой без Гришки… Черт пегий!

Они долго смеялись после, вспоминая, как бежал Корней выгоном, оглядываясь назад и увязая в глубоком снегу.

— Это называется пришел по знакомству уговаривать. Ах, черт пуклатый! Да я с тебя втрое против всех сдеру — и то не пожалею.

Петру очень хотелось видеть, как тронутся первые подводы от двора Борзых, чтоб справить свое торжество, но это ему не удалось: утром за ним пришел из Бреховки Шабай и позвал на собрание.

— Там наши готовы. Только ты смелее. Начинаем орудовать.

И всю дорогу, пока ехали на лошади Лисы до Бреховки, Шабай, окончательно согнавший с лица следы пьянства, словоохотливо рассказывал:

— Не я один такой-то. Многим уж кусать нечего. Сказал я кое-кому, они с нашим почтением: согласны. Да, милый мой, будешь согласен, когда видишь явственный обман! Громи, круши, а дома корки хлеба нет, нешто это право? Ты накорми нас сперва, обеспечь, тогда мы уж и будем поддерживать обчественское дело. А эти бородачи наши почуяли, расспрашивают: «Что это вы за секреты такие устраиваете?» Не ваше, мол, дело. Они чуют, дьяволы! Теперь комиссаром Рогача посадили, из наших. Рогач с ними шайки не ведет. Он, знаешь, какой — отца родного не помилует! Так тем и вступило в голову: ветер подул не оттуда.

В сборную избу Шабай провел Петра через двор. Изба дрожала от криков, кашля, дымных клубов. От окон поднимался немощный пар, с подоконников лила желтая вода. За огромной фигурой Шабая Петра не заметили, только сбившиеся у дверей бабы ощупывающе оглядели чужесельца.

Через плечо Петр окинул взглядом избу. За столом стоял Рогач. Он признал его по светлой узкой бородке и по маленькой головке, так не клеящейся с широченными плечами Рогача. К столу напирали бабы — вдовы, солдатки, они тыкали пальцами в сидевших на лавке богачей, кричали разноголосо, по-куриному трескуче.

Рогач стучал о крышку стола чернильницей, тряс скобой рассыпучих волос, но гомон не утихал. Тогда он, выслушав шепот Шабая, склонившегося к его уху, громко сказал:

— Граждане! Об хлебе потом договоримся. Слышите! Сейчас о Двориках речь надо иметь.

Одно слово «Дворики» будто одернуло всех и замкнуло рты. Рогач удовлетворенно окинул глазами вокруг и, выдержав тихую минуту, продолжал:

— У нас получилась нехорошая история. Мы этих хуторян за Можай загнали. А кое-кто из наших строит такие наполеоновские планы все ж таки смести Дворики, чтоб там их праху не осталось. Вот мы поэтому и должны заслушать речь некоторого товарища. — И, закончив официальную часть своей речи, он свободно тряхнул плечами и обычным, всегдашним голосом сказал: — А кто бузить начнет, того… смотрите! — и внушительно потряс кулаком.

По тому, как встретили его ближайшие мужики, Петр понял, что многие запомнили его в тот памятный день. Чувствуя за спиной дружественную близость Шабая, шумно дышавшего ему в темя, он расстегнул шинель и спокойно начал:

— Товарищи! Революция не дает никому права грабить других. А у вас, я знаю, собираются темные шайки и ловят момент, чтобы растащить Дворики. Вы знаете, что там творится? Люди не разуваются, недели по две не спят, все ждут. А если подумать, то и зря люди мучаются. Никакой провинности они перед вами не имеют. Если Митрофана убили, так вы же сами начали, мы к вам не шли.

Набухал взрыв, готовый поглотить и Петра и приглохшую тишину избы. Рогач держал кулак наготове, а Шабай за спиной Петра засучивал рукава.

— Всему причина — земля. Вы говорите — степь ваша. Она ваша и будет. Ведь Дворики не по советскому закону землей владеют.

— А не по закону, так им тут и не быть! — крикнул Колыван и поднялся на ноги. — Ты не махай, — вскинулся он на Рогача, — не махай, говорю, я не таких махалок видал! Ну вот! Что это за уговорщики такие явились? Иль мы сами без голов, не обдумаем? Пришел уговаривать, рабствовать за других! Нет, тут уговоры не подействуют! Мы их…

Он обернулся назад и затряс головой, стиснув зубы. Ему дружно отозвались:

— В колья!

— Тряхни-ка этого уговорщика покрепче!

Место Петра занял Шабай. Он долго оглядывал всех и, наконец, сказал:

— Бараны! Прямо бараны, да еще без рогов. Ишь кого послушали! Колывана! Что ему надо? Ему блаже всего нас перемутить, перепутать всех, а самому сидеть в сторонке. Ну-ка вы, голь-моль, скажите, многих ли из вас накормил этот глот? Кому добро сделал? А сколько ободрал, сколько на него хрип ломало? Вот то-то и оно! И я… Ребята, ну-ка, покажись! — Он кивнул двум-трем своим единомышленникам, подтянул их к себе и поставил рядом. — Вот мы, не я один, мы голову проломим всякому, кто послушает этого бродягу и пойдет на Дворики! Поняли? Прощайся с жизней заранее. Нам нужно своих крутить, тогда мы все сыты будем.

Дело принимало иной оборот. Опять дали говорить Петру, и он сбивчиво рассказал бреховцам о социализации земли, о том, что земля пойдет по живым душам, что степь отрежется Бреховке.

Раздались, голоса одобрения:

— А нам только это и надо!

— Раз без скандалу — нам же легче.

— Умен парень, а хотели рот заткнуть. Головы!

После речи Петра Рогач поставил на голосование:

— Поставим на этом точку, аль еще есть охотники до грабежу? Только помните, если кто после этого рыскнет в бандитизм удариться, у нас суд будет короткий: к деревяшке и к богу чай пить!

Руки поднялись недружно, но набралось их больше половины. Сидевшие по лавкам самостоятельные мужики не подняли рук вовсе, и Петр подумал о том, что ломать этих тугодумов придется еще очень долго.

После собрания в избе Шабая собралась небольшая группа: Рогач, Чибесихин, тихий мужик Прошка, свояк Шабая, какой-то солдатишка с крысиной мордочкой, очень шумный, говоривший ни к селу, ни к городу: «стало быть — вообще». Петр с удовольствием отдыхал от недавних волнений.