Гиппогриф Его Величества - Lis-Bet

а затем метнулся вперед, собираясь раздробить клювом голову слуге. Тот с визгом бросился прочь. Любому гиппогрифу не составило бы труда догнать его, однако Йерн поспешил остановить его. Мужчина, рискуя попасть под горячую руку, бросился наперерез, и Бланшу пришлось отступить. Переполненный злобой, он с силой толкнул его крылом, а затем ушел обратно к стойлу. Он запомнил внешность и голос слуги, который возбужденно обсуждал неудавшееся покушение на Калеба, и понадеялся, что встретит его в будущем. Тогда он доведет дело до конца, чтобы такие мерзкие люди не появлялись во дворце.

Обдумывая план, Бланш улегся на своем месте и прикрыл глаза. Спустя несколько минут к нему подошел Йерн.

— Я понимаю, почему ты разозлился, — сказал он, опускаясь рядом. Бланш показательно отвернулся. — Вы, гиппогрифы, гораздо более разумные существа, чем все привыкли думать. Не удивительно, что тебе захотелось проучить Хана, раз он говорил такие ужасные слова о твоем хозяине. Но убивать его за болтливость — не выход. Это создаст лишь больше проблем Его Величеству, а сейчас у него и без того нелегкие времена.

Бланш не был согласен с этим, а потому продолжил глядеть в другую сторону. Йерн тяжело вздохнул.

— Я знаю, что ты понимаешь меня, поэтому подумай. Будет ли Его Величество рад узнать, что ты учинил беспорядок сразу, как выздоровел?

Слова упали, как камни, посеяв опасение в душе Бланша. Оно оказалось до того неприятным и холодным, что захотелось спрятаться. Распахнув крылья и проехавшись по лицу Йерна перьями, Бланш опустил голову и накрыл её ими. Разговор был окончен. Мужчина простоял рядом ещё несколько минут, а затем ушел. Кажется, он принялся делать что-то снаружи стойла, но Бланша это не интересовало. Голову снова наполнили мысли, а животная и человеческая части вступили в борьбу. Противоречия принялись раздирать душу на части.

С одной стороны, Бланш хотел размозжить голову тому слуге, ведь он открыто радовался тому, что Калеб едва не умер. С другой стороны, в словах Йерна была доля истины. Если бы он после странного ритуала начал вести себя агрессивно и нападать на людей, все могли решить, что так на него повлияла магия. В таком случае трудно было предсказать последствия. Калеб мог спустить ему всё с рук, посчитав событие несчастным случаем. А мог, например, запереть в стойле или велеть магам вернуть его в прежнее состояние, обеспокоившись, что агрессия будет расти со временем. Раньше Бланш даже не стал бы задумываться, как отреагирует Калеб, ведь тот никогда бы не причинил ему вреда, однако теперь мысли об этом не выходили из головы.

Дело было даже не в том, что Бланш осознал себя и свою человеческую часть, а потому мог понемногу размышлять и сопоставлять факты, а в том, что Калеб изменился. С тех пор, как умер его отец, он стал холодным, угрюмым и замкнутым. Улыбка стала такой же редкой, как снег в середине лета, а взгляд резал глубже самого острого клинка. Если раньше Калеб не позволял себе неуважительного отношения к старшим, то теперь сквозь зубы шипел, что отправит верховного мага на плаху. О том, с каким холодом он общался с матерью, и вспоминать не хотелось. Из яркого, жизнерадостного ребенка Калеб превратился в озлобленного, хмурого правителя, которому страшно было попасть под горячую руку. Бланш не удивился бы, узнав, что в порыве гнева он казнил кого-то.

К сожалению, за последнее время изменился не только Бланш, став умнее и осознаннее, но и Калеб. Вместе с плащом императора он надел на себя многие беды, отчего его блеск померк. Животная часть Бланша по-прежнему любила его, несмотря ни на что, и хотела защитить ото всех тягот мира, однако человеческая начала опасаться. Двойственность ощущений сбивала с толку. Убивала. Бланшу казалось, что его разрывает на части, однако ничего сделать с этим он не мог. Оставалось лишь ждать, когда обе его части придут к взаимопониманию, и уже тогда решать, что делать.

С такими мыслями Бланш и остался.

Он думал, что следующая встреча с Калебом будет утром, когда они снова пойдут на тренировку, однако тот внезапно появился в стойле глубокой ночью. Точно вор, он тихонько проник к нему, плотно закрывая за собой дверь. Если бы слух Бланша ни был настолько острым, было бы сложно различить шаги его охраны снаружи. Оба охранника безмолвно застыли у дверей. В это время Калеб пересек стойло и подошел ближе. Он опустился на землю около Бланша и обнял его за шею, утыкаясь носом в перья. Его плечи задрожали.

Маленький, хрупкий и испуганный, как ребенок, он доверчиво приник к Бланшу, и от этого в душе всё перевернулось. Захотелось спрятать Калеба, обогреть и защитить. Укрыть ото всех бед, чтобы ему не приходилось вновь сталкиваться с трудностями правления и ужасами покушения. Чтобы он смог спокойно провести юность, с удовольствием проживая каждый день. Если бы только Бланш знал, как помочь ему, он бы сделал всё ради этого. Однако он был лишь гиппогрифом — ездовым животным, которое совсем недавно избавилось от болезненности. В его силах было лишь накрыть Калеба крылом, создавая иллюзию защищенности, и тихонько заклекотать что-то успокаивающее и нежное.

Это не особо помогло.

Калеб сжался и задрожал сильнее, стискивая пальцами перья. Казалось, он долго сдерживался, терпел и храбрился, а потому теперь его так разбивало на части. Порывистое, свистящее дыхание вырывалось из груди, но не было слышно ни слова. Какие бы страхи ни овладели Калебом, он не собирался озвучивать их. Как и плакать. Ни одна слезинка ни сорвалась с ресниц, хотя ему явно хотелось этого больше всего. Он из последних сил сдерживался, чтобы окончательно не развалиться, и Бланшу почти физически было больно смотреть на это.

В каком ужасе жил его дорогой человек, если мог проявить эмоции лишь здесь? В темном стойле. Среди овса и сёдел. Наедине с гиппогрифом.

Бланш прижал его к себе крылом сильнее и принялся мягко перебирать клювом волосы, отвлекая от тяжелых переживаний. И животная часть, и человеческая в едином порыве захотели позаботиться о нем. Сейчас не была важна ни рациональность, ни преданность, ни разумность. На передний план вышло умение сопереживать, коим обладали обе стороны личности Бланша, и он не стал противиться желаниям. Как мог, он принялся поддерживать Калеба, постаравшись огородить его хотя бы от участи проживать страхи в одиночестве.

Прошел почти час прежде, чем Калеб отстранился. Он выглядел бледным и осунувшимся, под глазами залегли тени, а всегда расправленные плечи опустились.

—