Миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

уличные фонари, тусклые газовые огни в стеклянных колпаках. Запахло керосином и гарью. Лавки закрывались, торговцы сворачивали товар. Площадь пустела.

В десять вечера караул снова сменился. Пришли трое. Только трое. Ночью караул меньше.

Среди троих был тот молодой худощавый жандарм.

Значит, он дежурит ночью. С десяти вечера до шести утра, вероятно.

Я встал со скамейки, пошел за ним на расстоянии. Он скрылся за калиткой тюрьмы. Я обошел здание вокруг, проверяя. Боковой переулок темный, фонарей там нет. Хорошо.

Вернулся к площади, сел на скамейку снова. Ждал.

В половине двенадцатого калитка открылась, вышел тот самый жандарм. Конец его смены? Нет, слишком рано. Перерыв, наверное.

Он пошел не домой, а в сторону от центра. Я встал, пошел следом. Держался на расстоянии шагов пятьдесят, в тени домов. Он не оглядывался.

Прошли через весь город, минут двадцать пешком. Окраина города, бедный квартал. Дома низкие, кривые, штукатурка облупилась. Собака облаяла нас из-за забора. Где-то плакал ребенок.

Жандарм свернул в узкий проулок, вошел в дверь дешевого кабака. Вывеска над дверью «Kod Jovana», у Йована. Свет в окнах тусклый, слышны голоса внутри, грубые, пьяные.

Я подождал минуту, вошел следом.

Внутри кабак оказался маленький, прокуренный, низкий потолок, закопченный от масляных ламп. Четыре стола, все деревянные, потертые, в пятнах от пролитого вина. За стойкой хозяин, толстый мужик с всклокоченной бородой, вытирал кружки грязной тряпкой. Два посетителя у дальнего стола играли в карты, пили ракию.

Жандарм сидел за столом у окна, один. Снял фуражку, положил на стол. Волосы темные, короткие, влажные от пота. Лицо бледное, впалые щеки.

Я прошел к стойке, заказал ракию. Хозяин налил в граненый стакан мутную жидкость с запахом сливы и спирта. Поставил на стойку, я заплатил, взял стакан, сел за столик рядом с жандармом. Не вплотную, один столик остался между нами.

Жандарм не обратил на меня внимания. Смотрел в окно, хотя там ничего не видно, только темнота и отражение лампы.

Хозяин подошел к нему.

— Что будешь, Милош?

— Налей как обычно, Йован.

— Деньги есть?

— Дам в следующий раз. Запиши в долг.

Хозяин вытер руки о фартук, покачал головой.

— Не могу, Милош. Ты и так должен тридцать крон. Больше не дам.

— Пожалуйста, Йован. Мне нужно. У меня был тяжелый день.

— Всем тяжело. Но я не благотворительное общество.

Милош опустил голову.

— Ты же знаешь, у меня жена болеет. Нужны лекарства. Лекарь говорит, воспаление легких. Без лекарств умрет.

— Жаль твою жену. Но я не могу помочь. Сам еле концы свожу.

Хозяин ушел за стойку. Милош сидел неподвижно, руки на столе, сжаты в кулаки.

Я отпил ракию. Обжигающая, невкусная, но крепкая. Поставил стакан, встал, подошел к столу Милоша. Он поднял глаза, посмотрел на меня. Взгляд пустой, безразличный.

— Можно присесть? — спросил я по-немецки.

Он кивнул. Я сел напротив.

— Слышал разговор, — сказал я. — Не хотел подслушивать, но слышал. Жена больна?

Милош молчал, смотрел на стол.

— Меня зовут Савич. Я торговец тканями. Недавно приехал в Сараево.

Он наконец посмотрел на меня. Глаза темные, усталые.

— Милош Йованович. Жандарм.

— Вижу по форме.

Пауза. Он снова отвел взгляд.

— Тяжело служить? — спросил я.

— Как у всех. Двадцать пять крон в месяц. Работа грязная. Начальство орет. Но это работа.

— Двадцать пять крон мало для семьи.

— Мало. Но других мест нет. Я из деревни. Без образования. Повезло, что взяли в жандармы.

Я достал кисет, предложил табак. Он покачал головой.

— Спасибо. У меня свои есть.

Достал из кармана дешевую махорку, скрутил цигарку, прикурил от лампы на столе. Дым едкий, неприятный.

— Давно болеет жена? — спросил я.

— Месяц. Сначала кашель был. Потом сильный жар. Лекарь сказал, воспаление легких. Нужны лекарства, хорошее питание. А у меня нет денег. Лекарь дорогой. Десять крон за визит. Лекарства еще столько же.

Он затянулся, выдохнул дым.

— Я взял в долг. У Йована, у других. Тридцать крон набрал. Все ушло на лекарства. Теперь должен. А жене не лучше. Нужны новые лекарства. А денег нет.

Голос его был ровный, без эмоций. Просто констатация фактов. Привык к безысходности.

— Я могу помочь, — сказал я.

Он посмотрел на меня с подозрением.

— Помочь? Зачем? Вы меня не знаете.

— У меня была такая же беда. Я вас понимаю как никто другой. Знаю хорошего врача. Могу устроить визит. Бесплатно.

— Я не могу принять милостыню.

— Это не милостыня. Может быть, мы поможем друг другу.

Он прищурился.

— Что вы имеете в виду?

— Встретимся завтра вечером. Поговорим спокойно. Я объясню.

— Где?

— Знаете старую мельницу у реки Миляцка? На южной окраине?

— Знаю.

— Завтра в девять вечера. Приходи один.

Милош колебался. Смотрел на меня долго, изучая лицо. Потом кивнул.

— Приду.

Я встал, оставил на столе серебряную монету, пять крон.

— Для жены. На лекарства.

Он посмотрел на монету, потом на меня.

— Зачем?

— Завтра узнаешь.

Я вышел из кабака. На улице холодно, ветер усилился. Пошел дождь, мелкий, моросящий. Поднял воротник пиджака, пошел к центру города.

Шел медленно, проверяя, нет ли за мной слежки. Оглядывался на поворотах, останавливался у витрин, смотрел в отражения стекла. Никого.

По дороге поменял внешность, снова превратился в Соколова.

Вернулся в свою комнату в гостинице через час. Поднялся по лестнице, открыл дверь ключом. Комната маленькая, кровать, стол, стул, шкаф, умывальник. Окно выходит на улицу. Занавеска задернута.

Я зажег свечу на столе, снял пиджак, повесил на спинку стула. Подошел одошел к окну. Раздвинул занавеску щелью, посмотрел на улицу. Дождь усилился, барабанил по булыжникам. Улица пуста. Один прохожий торопился под зонтом.

Опустил занавеску. Задул свечу. Лег на кровать, не раздеваясь. Закрыл глаза.

Сон не шел. Слушал дождь за окном, стук капель по стеклу. Думал о завтрашнем дне.

Темнота в комнате густая, только тонкая полоска света от уличного фонаря пробивалась через щель в занавеске.

Дождь лил всю ночь. Под утро я наконец заснул.

К мельнице я пришел за полчаса до назначенного времени. Нужно осмотреть место, убедиться, что никого нет, проверить пути отхода.

Мельница стояла на берегу Миляцки в полумиле от последних домов Сараево. Старая, заброшенная, колесо давно сгнило и рухнуло в реку. От него остались только железные обручи и несколько обломков лопастей, торчащих из воды. Само здание из серого камня, двухэтажное, крыша провалилась с одной стороны, окна без стекол зияли черными дырами. Дверь сорвана с петель, лежит в траве.

Вокруг пустырь, поросший бурьяном и крапивой. Ближайшие деревья в сотне шагов, ивы вдоль реки, листва шумела на ветру. Небо затянуто облаками, луна с трудом пробивалась сквозь