Дело о морском дьяволе - Василий Павлович Щепетнёв

Шаров медленно поставил свою чашку на блюдце. Звяк показался оглушительным.

— О Морском Дьяволе.

Шаров ответил серьёзно, но пальцы его начали постукивать по фарфоровой чашке — быстрыми, неровными ударами, будто кто-то пытался выбраться наружу.

— Это страшилка для детей. Их пугают: будете себя плохо вести, шалить, убегать — вас утащит Морской Дьявол.

— Страшилка, говорите? — Арехин поднял бровь, почти демонстративно оглядывая собеседника, проверяя не слова, а то, что за ними скрыто.

— Но появилась она не на пустом месте, — неохотно признал Шаров. — Здесь часто пропадают дети. Вышли погулять — и нет их. Мальчики, девочки, от пяти до десяти лет.

— Часто? — тон Арехина был ровный, но рука крепче сжала сахарные щипчики.

— Положим, не очень часто, но всё же… Десять — двенадцать в год. Уже лет десять так. И никаких следов. Ни детей, ни останков, ничего. Они исчезают. Бесследно. Как будто растворяются…

Он сделал паузу. — А шалости на море — это с прошлого года пошло. Ничего серьёзного, думаю, золотая молодёжь развлекается. Но решили и это на Морского Дьявола свалить.

Арехин молчал. Шум дождя пульсировал, задавая странный ритм, который то ускорялся, то стихал, и казалось, будто город лично наблюдает за разговором.

Удобно, когда есть такое пугало. Спихиваешь на него все грехи.

— А вы как считаете, что с детьми произошло? — продолжил Арехин. Вдруг всплыл образ маленькой девочки, его собственной дочери, оставшейся там, в России.

— Ничего хорошего, — резко сказал Шаров. — Полиция, конечно, ищет, но пропадают дети бедняков, причем самых распоследних бедняков, опустившихся пьяниц, безработных, часто — индейцев. Русские дети не пропадают. — Шаров постучал костяшками пальцев по столешнице, отбивая невидимый ритм. Стук был похож на барабанную дробь перед казнью.

— Но в Совдепии, говорят, дети пропадают тысячами, не так ли? — он поднял глаза на Арехина.

Контратака проведена ловко. Но и на неё найдётся ответ.

— Уже нет. С беспризорностью покончено. Устроены детские колонии, где детей более-менее воспитывают, приучают к труду, дают ремесло. До идиллии далеко, конечно, но того, что было прежде, уже нет. Почти нет, — поправился Арехин, прогоняя непрошеные воспоминания.

— Вот и славно, — сказал Шаров. Его пальцы перестали стучать, но взгляд всё ещё бегал по кафе, по отражениям в потускневших зеркалах, которые не мешало бы помыть. — А как там вообще? В России?

— Последний раз я там был в двадцать пятом. Потихоньку налаживалось. Магазинчики, мастерские, пекарни, кафе — можно и частному лицу держать. Сразу повеселело. Если есть деньги — жизнь сносная. А без денег жизнь везде плохая.

— Не думаете вернуться в Россию?

Прямой удар. Королевский гамбит в разговоре. Арехин почувствовал, как сжимаются челюсти.

— Меня год назад лишили гражданства, вы, возможно, слышали.

— В газетах смутно об этом писали. Почему лишили?

— Дал сеанс в пользу приюта для детей эмигрантов. И ещё за интервью эмигрантской газете.

— И за это лишают гражданства?

— Получается, так, — пожал плечами Арехин. — Впрочем, сейчас мне в России делать нечего. Интерес к шахматам огромный, но турнирные призы мизерны. На них не прожить. А здесь — ну, здесь прожить можно.

— Человеку с головой здесь хорошо, — подтвердил Шаров. — А некоторым — очень хорошо. Стали знаменитостями. Взять хоть доктора Сальве.

— Доктор Сальве? Я знавал Георгия Соломоновича Сальве, сильный был шахматист. Он умер в двадцатом.

— Это его племянник. Здесь он стал доктором Сальватором. Делает операции по омолаживанию. Чудеса науки, волшебство хирургии. К нему приезжают даже из Северо-Американских Соединённых Штатов. Миллионеры. Он теперь и сам миллионер, но нас не чурается. Охотно помогает — в разумных пределах. И бывает в шахматном клубе. У вас с ним есть кое-что общее.

— Оба шахматисты?

— И это тоже. А ещё он поддерживает детский приют, и щедро поддерживает. Вы должны с ним познакомиться — преоригинальнейшая личность.

Детский приют. Слова прозвучали как эхо. Дети. Пропажи. Морской Дьявол. Щедрый доктор. Слова и понятия начали сходиться в причудливую, тревожную комбинацию. Пока без явной угрозы, но с потенциалом для смертельной ловушки.

— Если должен — познакомлюсь, — ответил Арехин.

Шаров поднял руку, глаза его слегка сузились:

— Смотрите, Капабланка!

В кафе вошёл Капабланка, сопровождаемый прекрасной дамой. Он, в кремовом плаще, с зонтом в руке, был воплощением элегантности и уверенности, божеством, сошедшим с Олимпа. Капа оглядел кафе, и его взгляд на секунду задержался на их столике. Увидел Арехина. И поморщился. Чуть-чуть. Почти незаметно. Но Арехин разглядел. Лёгкое движение лицевых мышц, микроскопическая вспышка раздражения и… чего-то еще? Брезгливости? Страха? Капабланка почти месяц жил в Буэнос-Айресе, и, по негласному уговору, они избегали друг друга. Как два самурая перед поединком, хранящие ритуальную чистоту. Шаров нарочно, что ли, выбрал Café Tortoni? Чтобы спровоцировать эту встречу? Чтобы посмотреть, как поведут себя два крокодила в одном болоте?

Но сенсации не получилось. Арехин поднялся, поклонился, Капа ответил на поклон — и на этом всё закончилось. Арехин медленно покинул кафе, чувствуя на себе взгляд Шарова и чей-то ещё, едва уловимый, будто город и его тайны следили за каждым шагом.

Снаружи дождь стал сильнее. Где-то неподалеку проехал трамвай, расплёскивая дрожь вокруг.

Он шагнул в дождь, и холодный ветер мгновенно остудил сознание. Не о чем волноваться. Для того он сюда и явился.

Он анализировал разговор со Шаровым, его постукивающие пальцы, дрожь в голосе, напряжённость глаз. Всё это казалось не случайным — как будто сам город говорил, что дети действительно исчезают, и никакая полиция не способна остановить то, что скрыто в тумане.

Он подошёл к перекрёстку, где туман сливался с дождём, и внезапно показалось, что в дальнем конце улицы что-то двигается. Фигура была почти невидимой, но казалась слишком высокой, слишком черной, с неправильными очертаниями, будто скручена из морских водорослей и сырого воздуха. Арехин замер, сердце забилось быстрее, и в голове всплыл образ исчезнувших детей — их крики, смех, который внезапно прерывается.

Сильный порыв ветра ударил в лицо, и шум дождя стал почти оглушающим. Он сделал шаг назад, но ноги как будто сопротивлялись — и в ту же секунду казалось, что что-то скользнуло рядом, прошептав его имя или, по крайней мере, звук, очень похожий на шёпот.